Лирика. Вероника Тушнова

вод широта

      с темнеющим небом сливалась.

      Рвал ветер низовый

      волну на клочки,

      скитался равниною пенной,

      и только мигали в ночи маячки,

      как звездочки в безднах вселенной.

      Барометр падал,

      и ветер крепчал,

      зарница вдали полыхала,

      и вдруг нелюбимый гудок закричал,

      и вдруг я его услыхала.

      С чего же взяла я? Он вовсе не груб,

      он речью своей безыскусной

      похож на звучанье серебряных труб,

      пронзительный, гордый и грустный…

      Он, как тетива, трепетал над водой,

      под стать поражающей шири,

      такой необычный, такой молодой,

      еще не обвыкшийся в мире.

      И так покоряло его торжество,

      его несвершенности сила,

      что я не могла не влюбиться в него

      и прежней любви изменила.

      И нет сожаленья о прошлом во мне,

      в неверности этой не каюсь…

      Что делать – живу я

      в сегодняшнем дне

      и в завтрашнем жить

      собираюсь!

      Весло

      Балалайка бренчала,

      песни пела весна.

      Прибежала я к причалу,

      принесла два весла.

      Мы с тобою плыли Волгой,

      луговой стороной,

      древесиной пахло волглой,

      мгла легла пеленой.

      Проглядела я излучину,

      что лозой заросла,

      утопила я уключину,

      не сдержала весла.

      Ты бранил меня недолго.

      Тишина. Темнота.

      Нас укачивала Волга,

      шурша о борта.

      Мы зажгли плавник наносный,

      руки грели в золе.

      Было холодно и звездно

      на весенней заре.

      Много было, да уплыло,

      как по волнам весло,

      было, было, много было,

      да быльем поросло!

      Капитаны

      Не ведется в доме разговоров

      про давно минувшие дела,

      желтый снимок – пароход «Суворов» —

      выцветает в ящике стола.

      Попытаюсь все-таки вглядеться

      пристальней в туман минувших лет,

      увидать далекий город детства,

      где родились мой отец и дед.

      Утро шло и мглою к горлу липло,

      салом шелестело по бортам…

      Кашлял продолжительно и хрипло

      досиня багровый капитан.

      Докурив, в карманы руки прятал

      и в белесом мареве зари

      всматривался в узенький фарватер

      Волги, обмелевшей у Твери.

      И возникал перед глазами

      причал на стынущей воде

      и домик в городе Казани,

      в Адмиралтейской слободе.

      Судьбу бродяжью проклиная,

      он ждет – скорей бы ледостав…

      Но сам не свой в начале мая,

      когда вода растет в кустах

      и подступает к трем оконцам

      в густых гераневых огнях,

      и, ослепленный мир обняв,

      весь день роскошествует солнце;

      когда прозрачен лед небес,

      а лед земной тяжел и порист,

      и