Миллиард долларов наличными. Анатолий Ромов

молча улыбнулась. Давид и Вика, тоже улыбаясь, кивнули. Поймав взгляд Давида, Липницкий поднял брови, что означало: «Извини. Но ты должен все понять». Тот ответил многозначительной мимикой: «Я все понимаю».

      – Выпьете с нами шампанского – за знакомство? – спросил Феофанов.

      – Пожалуй, нет, – сказал Давид. – Вообще, мы должны извиниться. Мы уходим.

      – Уходите? Куда?

      – У нас дела. Спасибо за компанию. И счастливого вечера. – Давид встал, Вика поднялась за ним. – Иосиф, отойдешь с нами на секунду?

      – Конечно.

      Когда они отошли от стола, Давид достал бумажник:

      – Сколько я должен?

      – Давид, перестань… Не обижай меня. Сегодня вы гости.

      – Но, Иосиф… Я могу хоть раз заплатить за вечер?

      – Давид, перестань. Я в самом деле обижусь. И вообще, я не знаю, куда деться от стыда.

      – От стыда за что?

      – За испорченный вечер. Давид, Вика, я заеду к вам на этой неделе? Чтобы загладить вину?

      – Какая вина, Иосиф? – Вика улыбнулась. – А к нам заезжай. Мы всегда тебе рады.

      – Спасибо. Давид, спрячь наконец свой бумажник. Не волнуйся, я еще обращусь к тебе, когда настанут суровые времена.

      – Ладно, уговорил. – Давид спрятал бумажник. – Спасибо за вечер. Заезжай, будем ждать.

      – Спасибо.

      Глава 5

      Он жил на Волхонке, один в большой квартире с двумя спальнями. К себе на квартиру такого вахлака, как Феофанов, он никогда бы не повез. Но сейчас выбора у него не было – познакомившись с человеком по деловым соображениям, угостив его ужином, да еще при этом заплатив бешеные деньги за его путану, смешно останавливаться на полпути.

      Когда они поднялись в квартиру, Липницкий сказал, что Феофанов и Полина могут делать что хотят, а он идет спать.

      Забравшись под одеяло в своей спальне, попытался уснуть. Проворочавшись на кровати часа полтора, понял: из попытки уснуть ничего не выйдет. Он лег в первом часу, хотя привык ложиться не раньше двух-трех. Ясно, сон никак не приходил. К тому же бессонницу усиливали воспоминания о бездарно проведенном вечере, а чуть позже – громкий голос Феофанова, начавшего в чем-то настойчиво убеждать Полину.

      В конце концов он понял: без снотворного не обойтись.

      Сел на кровати, зажег свет, надел халат. Снотворное, чтобы не искушать себя, он нарочно держал в кухне. Придется идти туда.

      Выйдя из спальни, сделал несколько шагов – и остановился.

      Пьяным голосом Феофанов говорил, убеждая Полину в чем-то:

      – Полиночка, пойми, это авианесущий крейсер… «Хаджибей»… – Тембр голоса Феофанова менялся от громких выкриков до неразборчивого бормотания. – Это же слава и гордость… А его – на металлолом… За всем этим такие тузы стоят… В Иран… А? А на нем только самолетов и вертолетов одних на миллиард долларов… А? Он сегодня утром выйдет в море… В семь утра, а? Ты понимаешь? Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Дела такие прокручиваются… И все это – через мои руки… А я – будто в стороне… Но эти дела будут скоро в моих руках… Ты поняла? – Феофанов снова что-то забормотал.

      Липницкий