Приятно тебя общать. Ирина Евгеньевна Кикина

оленьи рога.

      – Квадрат 10-А, – подсказал Витя. Они снова зашагали. – Так что будет с этой рукой, когда её отрежут?

      – Что-что… Крокодилам отдадут. Да не смотри ты так, шучу я. Просто переработают на питательную смесь.

      – Жалко. Она хорошая, хотя и не моя. Может, её кому-то ещё пришить?

      – А ты захочешь чужой щёткой зубы чистить?

      – Но она же не щётка. Она живая. Разве можно её так?

      Генетик странно посмотрел на школьника поверх очков. Потом покачал головой и принялся придирчиво ощупывать и измерять собственно Витин трансплантат. Руки – те, что росли повыше, – мягко гладили учёного по седеющим вихрам.

      Уже через полтора часа Витя выходил из больницы при Плантациях с перебинтованным запястьем. Снаружи ждал папа.

      – Как настроение, боец?

      Витя широко улыбнулся и пока ещё неловко оттопырил вверх большой палец.

      – Смотри, что я тебе привёз. – Он протянул сыну солидные часы с широким ремешком.

      – Какие красивые! Спасибо, пап.

      – Да, тут подбежал ко мне какой-то неопрятный в халате, передал тебе пакет.

      Витя недоумённо посмотрел на отца. Потом осторожно раскрыл пакет и увидел довольно странное комнатное растение: левую руку в глиняном горшке. Рука держала записку с коряво-размашистым: «Полстакана молока в день». Витя погладил вдруг ставшие чужими слабые пальцы – теперь они уже не слушались мальчика, но преданно откликнулись на ласку. Улыбнулся, прижал к груди драгоценный пакет.

      – Пап, ты же у меня самый-самый смелый? Давай ты скажешь маме, что теперь моя старая рука будет жить у нас на подоконнике?

      Всё разрешено!

      – Простите, кто последний в очереди на убийство? – спросил я толпу людей в тесном учрежденческом коридорчике.

      – А вы в жертвы записываться или..? – откликнулся старичок в буром костюме и с бородавкой на скуле.

      – Да нет, я хотел бы сам.

      – Все бы сами хотели. За мной будете.

      Я пристроился за бородавчатым, украдкой оглядывая собравшихся. Больше молодых, конечно: кровь бурлит, душа требует справедливости. Вот как у меня, например. Тощенькая остроносая девушка решительного вида, нервный парниша, кучка студентиков, а к ним уже публика постарше: пара прокуренных мужиков, обрюзгшая тётка с недовольным лицом, один попугаистый эстет, оглядывающийся так, будто попал сюда случайно. Ну и прочие, менее колоритные персонажи. Удивительно, скольких совершенно разных людей может объединить жажда крови.

      По цепочке мне передали фиолетовый химический карандаш.

      – Это зачем? – удивился я.

      Недовольная толстуха уничижительно фыркнула:

      – Сразу видно: в первый раз в очереди. Запишите на руке свой номер. Вы что же, юноша, думаете один день тут стоять? Простота!

      Я послушно записал продиктованные дедулей цифры. Он пошевелил моржовыми усами и мясистым носом и осведомился:

      – А вы кого собрались с жизнью распрощать?

      Я