Современные рассказы. Собрание сочинений. Том 17. Николай Ольков

в кутнем углу, это место отца. Лишний кусок штанины белых домашних кальсон он подогнул и привязал нянькиным пояском. Пустой стол, вот тут сидел Никита, тут нянька, тут отец.

      – Жениться тебе придется, Макся, – сказал Матвей. – Я отделился, матере одной тяжело.

      – Ага, прямо седни и начну, вот ветер стихнет.

      – Ты смехуечками-то не отделывайся, бабья полдеревни слободного, мужиков перебили.

      – Мне жениться нельзя, я еще до войны не три ли раза под венец ходил, да только на месяц и хватало. Терпеть ненавижу, как бабы начинают руководить. А теперь и вовсе, на чужой крови живу.

      – Пошто? – испугался Матвей.

      – Своя вся истекла, мне немецкую лили, сам на каждом флаконе видел: фамилия Донор написана. Так что не до женитьбы, хоть бы до лета дотянуть.

      – Ох, и болтун ты, Макся, каким был, таким и остался, – вздохнула мать.

      Исполнительницей от сельсовета прибежала невысокая молоденькая женщина, вошла в избу, поздоровалась, насухо вытерла влажные от осенней слякоти калоши на валенках.

      – Ты Максим Онисимов будешь? Распишись вот в извещении, что завтра явиться в район на комиссию.

      Максим расписался коряво.

      – А на чем являться?

      – Подвода пойдет, вас тут с десяток изувеченных.

      – На вожжах не ты ли сидеть будешь?

      – Нет, – хохотнула женщина. – Иван Кириков, он хоть и безрукий, но с такой командой управится.

      – Чья она, мама? Вроде как не афонская?

      – С Горы приехала, замуж туда выходила, да мужика убили, вернулась с двумя ребятишками.

      – А пошто к нам, родня тут какая?

      – Седьмая вода на киселе. Бьется бабенка, отец родной где-то в Поречье погуливат, всю войну просидел в каталашке, теперь вроде завхозом в больнице, так сказывают. А ты не глаз ли положил?

      Максим стушевался:

      – Да так, хорошая бабенка, веселая.

      Мать в кути забрякала ухватами:

      – Ты с ума не сойди, у ей двое, ты будешь третий, тоже дите, только что под себя не ходишь. Вот веселуха-то будет!

      – Ладно, собери мне что в дорогу.

      Рано утром у колхозного правления собрались все инвалиды, которым следовало явиться в районную больницу. Курили, подсмеивали друг над другом.

      – Григорья с Эмилем в передок посадим, у их обех ног нету, Максю с Васькой Макаровым по бокам, посередке Ванька Киричонок. – Ему непременно надо посередке, потому как вздремнет со хмеля и под фургончик свалится, тогда и ноги может лишиться дополнительно.

      – Ты меня не трожь! – витийствовал Кириков, маленький шустрый мужичек без левой руки, но ловко запрягавший пару лошадей. – А то ведь я могу и поперед из района рвануть, вот тут поползете до дому, как фриц из Сталинградского капкана.

      Ванька руки лишился под Сталинградом, в деревне уже обжился, после признания Сталинградской битвы поворотным сражением во всей войне он особенно оживился, будто сам лично замыкал кольцо и брал фельдмаршалов в плен.