Полдень войны. Игорь Дихтер

и пустыми.

      Данила осознавал, что он уже на пути к полной потери самого себя и какой-либо надежды. Спустя некоторое время тоже превратится в безликую тень, которую не будет трогать растерзанный людоедами труп на тротуаре. И это будет вполне естественный процесс, несмотря на всю его парадоксальность.

      – Странно, что давно налёта не было, – произнесла одна женщина в очереди.

      – Небось, затихли перед сильной атакой, – ответила вторая, – кстати, слышала, что в сороковом доме поселились людоеды?

      – Это тот, что разрушен?

      – Да.

      – Надо донести, куда следует…

      После этого все притихли, не зная, что ещё можно сказать.

      Зверский голод не являлся оправданием для такого рода поступка, потому и тогда это считалось чем-то «из ряда вон».

      Волконский устало посмотрел на начало очереди. Первые пришедшие уже получали по карточкам заветные порции хлеба.

      И вот случилось нечто неожиданное: какой-то мальчишка накинулся на стоящую в очереди женщину, которая только что получила хлеб, и вырвал кусок из её руки. В одно мгновение тот оказался в его рту, который вор закрыл ладонями.

      Женщина закричала от ужаса, осознавая, что её только что лишили заветного хлеба.

      На мальчишку накинулись сразу несколько человек, пиная его и ударяя по голове.

      Смотреть на это было тяжело, но никто не вмешивался.

      Потом избитый мальчик, шевеля челюстями, пополз в сторону, но пинки ещё истязали тело.

      ***

      Еле двигая от усталости ногами, Данила вернулся домой с хлебом, который получал на троих.

      Соседки в их квартире давно уже не было, но парень этому не удивился.

      Пройдя на кухню, он принялся делить полученные куски на равные порции, которые следовало съесть в течение дня.

      – Где ты всё ходишь? – шепеляво спросил Вася, дёргая брата за рукав свитера.

      – Думал, где бы еды добыть.

      – Чего надумал?

      – Ничего пока. Ешь, – вручил мальчонке небольшой ломтик хлеба.

      Тот с энтузиазмом набросился на еду.

      И только тогда Даня заметил, что болячек на коже брата стало ещё больше.

      Нахмурившись, он понёс ломтик и отцу.

      Тот так и лежал, медленно моргая. Заметив сына, как-то странно захрипел, будто пытаясь что-то произнести.

      – Тише. Тебе нельзя так долго лежать, ты потом не встанешь, – сказал Данила, усаживаясь рядом с родителем.

      Вложил ему в рот немного хлеба, горестно вздохнув.

      Тот принялся медленно шевелить челюстью, никак не реагируя на слова парня.

      Васька уселся в глубокое кресло, смакуя хлеб, будто тот был английским шоколадом, не иначе.

      Глядя в бледно-голубое лицо Николая, Данила с некой глубокой печалью понимал, что тот умирает. И никто ему не поможет.

      Дети и женщины ещё немного получали помощи, но не дееспособный мужчина. Начнётся лишний шум, не дай Бог, поднимут старое дело от тридцать девятого…

      Раздавшийся кашель заставил