Поиски национальной идентичности в советской и постсоветской массовой культуре. Кирилл Королев

представляется золотым веком, образцом для воспроизведения и подражания.

      Возможно, именно благодаря своей синкретичности данный образ прошлого приобрел такую популярность в современном коллективном знании и в массовом искусстве. История, «которой не было», представляется еще более героической, чем официальная, предлагает еще больше примеров патриотизма159 и поводов гордиться своей национальной принадлежностью; то есть, сконструированный образ прошлого выступает как «важный символический ресурс, открывающий путь к господству и власти. Он культурно окрашен и предполагает наличие особых стоящих за ним интересов. Эти интересы не всегда осознаются, зато всегда находят эмоциональное выражение»160. И одним из таких «эмоциональных выражений» образа прошлого, «растянутого» в пространстве и времени, в российской массовой культуре является славянский метасюжет.

      Содержание националистического метасюжета русской культуры составляет общий культурно-идеологический контекст, в котором доминируют интерес к славянской (преимущественно русской) древности, истории, мифологии и фольклору, попытки установить преемственность между древнеславянской и современной российской культурой, всемерная, пусть и разнонаправленная идеологически, актуализация образов «славного прошлого», стремление обособить культуру славянских народов от других культурных традиций и даже противопоставить последним, нередко подчеркивая мировой приоритет славян в достижениях материальной и художественной культуры.

      Возможно, корректнее было бы использовать в дефиниции определение «русский», однако, учитывая, во-первых, отчетливый панславянизм этого метасюжета (во всяком случае, он включает в себя конструирование единой восточнославянской общности161), а, во-вторых, сложившуюся в последние десятилетия практику словоупотребления, в том числе в литературоведческих текстах, данный метасюжет – по аналогии со славянским фэнтези – оправданно характеризовать как «славянский» (или «условно-славянский»).

      Повторюсь: славянский метасюжет в отечественной культуре имеет долгую историю, но рассмотрением и изучением этого сюжета в его целокупности никто пока, насколько нам известно, не занимался. Настоящая книга ни в коей мере не претендует на полноту освещения данного предмета, представляет собой лишь первый шаг в указанном направлении, но тема выглядит чрезвычайно содержательной и стимулирует исследовательский интерес.

      В завершение придется снова затронуть вопросы терминологии. В последние годы в отечественном литературоведении довольно широко используется термин «национальный миф» – в сугубо литературоведческом значении. Предложившая этот термин Т. Н. Бреева указывает, что большинство литературоведческих концепций национального в той или иной степени ориентированы на примордиалистскую теорию,

159

Ср.: «Героизация и сакрализация важного исторического события, которое фиксируется как элемент модели исторического прошлого, пропагандируемой официальным дискурсом… делает невозможной репрезентацию другого прочтения прошлого или попытку его рационального переосмысления». См.: Щербинина Н. Г. Героический миф в конструировании политической реальности России. М., 2008.

160

Шнирельман В. А. Нет истории в своем отечестве. Лекция в Политехническом музее 7 декабря 2012 г. // Общественно-политический портал Openspace, http://www.openspace.ru/article/680. Дата доступа 30 августа 2017 г.

161

См.: Миллер А. И. Империя Романовых и национализм. С. 147—170; он же: История понятия «нация» в России. С. 280—300. Разумеется, таким панславянским конструированием активно занимается и паранаука; см., например: Серяков М. Л. Великий закон славян. М.: Вече, 2012; Асов А. Русь колыбельная. Северная прародина славян. М.: АСТ, 2001, и др.