Роман без героя. Александр Дмитриевич Балашов

Павел. – Конечно, на обед сейчас придем. Мы тут футбол смотрели… Если не дано, Марусенька, то никакой волшебник нас из болота за волосы не вытащит. А твоему муженьку, кажется, дано… Нет, нет… Не кажется. Жди, разогревай, идем!

      Он положил трубку и спросил:

      – Тебя в детстве мамка с печки не роняла, случайно?

      – Ни случайно, ни специально не роняла, – ответил я.

      – Зачем жену обижаешь? Или у тебя их много, как у восточного падишаха?

      – Всего одна, – ответил я. – И то воспитатель детского сада…

      – Тем более, воспитателей надо беречь. Кто о будущем позаботится? Ящик этот? – он ткнул пальцем в телевизор. – Улица? Криминальная Россия?.. Гомосексуалисты? Политические проституты? Будущее ведь в руках воспитателя детского сада. Глупое государство этого не понимает. Потому и зарплату платит им меньше, чем дворнику. А зря… Какой мерой мерите, такой и вам, господа, отмерено будет…

      – Болтун подобен маятнику, – подал я с вешалки другу кашне, – и того и другого надо остановить.

      – Ладно, товарищ Иосиф, не тирань жену и соседа! Идем есть борщ! Маруся уже, наверное, разогрела.

      – К борщу чего-нибудь есть? – спросил я.

      – Есть, да не про вашу честь… Сладкая жизнь когда-то заканчивается и у литераторов.

      – Я пробочку только понюхаю… Важен, Паша, сам ритуал…

      В наш дом я вошел умиротворенным.

      – Душа моя! – позвал Марусю, с удовольствием втягивая носом кулинарные ароматы. – Моргушенька!.. Где ты? Люблю в тебе я прошлое страданье и молодость погибшую мою…

      Она вышла в прихожую с кухонным полотенцем в руках. Свежая и похорошевшая после нашего скромного семейного скандала.

      – Ходил искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок? – спросила жена с улыбкой Джоконды на губах.

      – Показывал, что посеял, – снимая ботинки, ответил за меня доктор Шуля.

      – Главное, что пожнет… – вздохнула Моргуша.

      – Пожнет то, что посеял, – лукаво подмигнул мне Пашка. – Сейте разумное, доброе, вечное… За спасибо сейте.

      – А почему, скажи мне, Паша, писателям зарплату не платят… Вот вам, врачам, платят, а им – нет? – снова стала взбираться на своего конька-горбунка супруга.

      Пашка засмеялся:

      – Наверное, потому, что глас настоящего писателя есть глас Божий. А Богу у нас платить не принято. У него все сами милости и прощения просят…

      Павел Фокич прошел в моих тапочках в большую комнату и торжественно поставил на стол бутылку портвейна. На этикетке были нарисованы цифры «777».

      – Господи!.. – всплеснул я руками. – Из прошлой жизни! А портвейна «666», трёх шестёрок, сегодня не выпускают? Нет? Странно…

      – Писателям не наливать, – посерьезнела жена моя, Мария Алексеевна, в девичестве Водянкина. – У него сахар. И завтра, к восемнадцати часам его вызывает на беседу Степан Григорьевич…

      – Не вызывает, а приглашает, – поправил я. – Пусть он вызывает свой аппарат.

      – Наградит золотым пером, небось… – издеваясь над моей жизненной ситуацией сказал Паша. – За это долгожданное событие в жизни