Роман без героя. Александр Дмитриевич Балашов

эту сцену со стороны, выронила из рук чашку, которую она протирала полотенцем, и прикрикнула на нас, уважаемых пожилых (то есть тех, кто уже достаточно продолжительный период прожил в жизни) людей:

      – Ну, чисто дети малые!.. А обоим вот-вот на пенсию! Прекратите эту аномалию…

      Она так и сказала – «аномалию», ненормальность, другими словами.

      – Магнитная аномалия, – сказал Павел Фокич голосом диктора федерального телеканала, – даёт стране миллионы тонн руды. Спасибо тебе, аномалия-кормилица, аномалия-спасительница!

      – Я про другую аномалию, – перебила его супруга, накрывая на стол. – Про ваше постоянное дурачество… Нельзя же быть вечными шутами. Особенно сейчас, когда время такое…

      – Какое?

      – Время серьезных людей, – серьезно сказала Маруся. – Шутам место в шоу-бизнесе.

      Пашка развел руками:

      – Увы, несравненная Моргуша, – нам туда с Захаром уже поздно…

      – Все ниши заняты, – добавил я. – Никаких перспектив.

      Павел Фокич добавил:

      – Нам оставили голую самодеятельность… А потом, заметь, Марусенька, что сегодня и всегда все величайшие глупости на нашей старенькой планете делались с серьезными лицами. Мы ж родились, чтоб сказку сделать былью. Вот и осушали болота, заболачивали пустыни и поворачивали сибирские реки вспять. Доповорачивались…

      – У всех начальствующих кретинов, как правило, весьма значительные лица, – вставил я. – Поэту из них получаются начальники.

      Моргуша тоже спустила с цепи своего тявкающего Дружка:

      – Кретинизм – это аномалия со знаком минус. Гениальность – та же аномалия, только со знаком плюс. Нормальный человек где-то посередине.

      – Симптоматично, – глубокомысленно заметил доктор Шуля.

      – Скорее – синдроматично, – сказал я, на ходу придумывая наукообразное словечко.

      Мы сели обедать. Борщ был украинским, но без сала. (Терпеть не могу сала в борще).

      – У меня был знакомый хохол, – сказал за обедом Паша, – по фамилии Борщ.

      – Это не фамилия, – сказал я.

      – А что?

      – Это судьба, – ответил Павел.

      – Это прозвище, – поправила Моргуша. – Иосиф целый трактат про слободские прозвища когда-то написал. Ну, ты, Паш, помнишь…Так хотя бы рубль за такое исследование дали!..

      – Хорошо, что в морду не дали, – обжигаясь борщом, сказал Павел Фокич. – С прозвищами и кличками связываться опасно. Это вам не «обтекаемое враньё» под названием «служебная характеристика». Прозвища не врут. Да, Ёжик? Или Ёсик? Тебя ведь в честь Иосифа Виссарионовича назвали родители?

      Я обиделся.

      – Батюшка в церкви имя из святцев выбрал. Сказал, что имя – это вечность.

      – Имя – это судьба, – поправил меня друг.

      Супруга говорила чистую правду. Я действительно написал большой труд, собрав и проанализировав все слободские прозвища, которые собирал «по крупицам», как пишут в газетах, все свои «лучшие журналистские годы жизни». Годы, утекшие сквозь пальцы в редакции газеты, утверждал