Замок Орла. Ксавье де Монтепен

знаю.

      – А Варроз?

      – Не знаю.

      – А Маркиз?

      – Не знаю.

      – Стало быть, – заметил Лепинассу добродушным голосом, похожим на ласковое мурлыканье тигра, – ты и впрямь ничегошеньки не знаешь?

      – Да ничего… ничего я не знаю!

      – Неужели?

      – О да… да, верно говорю. Клянусь Девой Марией, ничего я не знаю!

      Лепинассу подал знак.

      Один из его подручных, с обнаженной шпагой в руке, подошел к Бродяге и сунул острие клинка ему за ворот, между плеч, отчего крестьянин хрипло вскрикнул.

      – Вы только поглядите… – угрожающе усмехнулся Лепинассу, – поглядите на этого взбесившегося пса! С него еще шкуру не успели содрать, а он уже воем воет!

      В самом деле, шпага разбойника всего лишь распорола Бродяге камзол – от ворота до пояса, но, почувствовав леденящее прикосновение стали, бедолага решил, что ему распороли кожу.

      – Посмотрим, что этот старый бирюк запоет совсем скоро, – продолжал Лепинассу.

      Из-под распоротой пополам одежды, сползшей на пол с левого и правого плеча Бродяги, показались тщедушные плечи крестьянина и выступающий между ними горб.

      При виде такой картины серых охватил приступ неподдельной радости – они тут же принялись обмениваться веселыми шутками.

      – Ей-богу, – проговорил вожак, присоединяясь к общему веселью, – вот так урод! Это ж сущее милосердие – выпрямить такой хребет, кривой, как виноградная лоза. Так сделайте же столь благое дело, братцы! На том свете сие вам, как пить дать, зачтется.

      Едкая шутка предводителя возымела бешеный успех у серых, и впрямь больших охотников до всяких остроумных выходок.

      Обнажив шпаги, они обступили полукругом Бродягу и стали ждать сигнала вожака.

      – Полагаю, наш простофиля, – заметил он крестьянину, – не преминет нас предупредить, когда к нему вернется память.

      И, обращаясь уже к подручным, продолжал:

      – Ну же, братцы, не подкачайте!

      Тут одна шпага вскинулась и опустилась… потом другая, за нею третья – и так до тех пор, пока все семь клинков поочередно не обрушились плашмя на смуглую, точно пергамент, кожу несчастного; дальше все повторилось сызнова…

      Вскоре каждая шпага оставляла по синеватому рубцу на коже… вскоре каждый клинок, отрываясь от плоти, взмывал вверх с ошметком кожи.

      Бродяга сдавленно кричал, извиваясь змеей, будучи не в силах подняться с колен.

      А Лепинассу меж тем все твердил:

      – Так где же деньги? Где Лакюзон? Варроз? Маркиз?

      Бродяга сквозь стоны отвечал одно и то же:

      – Почем я знаю…

      Тогда Лепинассу, снова обращаясь к серым, говорил:

      – Давайте, братцы, валяйте дальше! Сами видите, горбище у него как торчал, так и торчит, а памяти как не было, так и нет.

      И шпаги опять то вскидывались, то опускались с дьявольской методичностью и ужасающей скоростью.

      Через мгновение сухие, свистящие удары, с каким шпаги мучителей обрушивались на спину жертвы, сменились другим звуком: теперь казалось,