Высота круга. Виктор Викторович Улин

всех сил сдерживался, чтоб не выплеснуть наружу кипящую радость разбега – не заорать во все горло что-нибудь этакое, широкое, поднебесное, по-русски залихватское и вычерпывающее всю душу до дна – без остатка…

      …Даар-р-ро-гай-длин-най-ю-йэх-да-ночь-ю-лун-най-ю-дас-пес-нейтой-чтовдаль-не-сетсама!!!..

      В такие секунды он забывал обо всем. Даже о самом плохом, наихудшем, уже вторгшемся или грозящем его жизни. Он словно черпал силы в этом многократном повторном рождении, имя которому было взлет…

      Самолет стлался над летящей назад полосой, пока все еще катясь на неистово грохочущих колесах, но уже готовый обойтись без них, опершись на силу быстро крепнущих крыльев. Кабина тряслась и дребезжала; казалось – еще немного, и машина развалится, раскатится по винтику вдоль полосы, рассыплется в прах…

      – Двести двадцать пять! Тридцать. Тридцать пять. Скорость отрыва!

      Осторожным движением взяв на себя мгновенно оживший штурвал, Дугарев увидел, как приподнялся, молниеносно скользнул в бесконечность и тут же растаял во мраке слабеющий свет фар – и полоса вдруг отпустила свое тряское прикосновение. Провалилась вниз. А перед скошенными стеклами кабины – где в долю секунды угасла бешеная тряска – холодно засвистела нарастающая небесная пустота.

      – Высота двадцать пять, – отметил Юра, приступивший к своим обязанностям.

      – Убрать шасси, – не поворачивая головы скомандовал Дугарев.

      Владимир Геннадьевич протянул руку, щелкнул тумблером на средней панели. Три зеленых лампочки-трилистника, горящие под белым контуром самолета, погасли. На долю секунды моргнули вместо них три красные, отмечающие промежуточное положение стоек. И наконец потухли все – плотно и надежно, сообщая, что шасси убрано.

      Самолет, теперь уже окончательно забывший о своем земном происхождении, быстро набирал высоту.

      Перед Дугаревым по-прежнему чернело непроглядное от туч небо, но краем глаза он видел, как под ногами, сквозь толстые переплеты Юриного штурманского блистера косо прошли дрожащие желтые фонари проспекта Народного Ополчения, потом показалась мигающая дальним разноцветьем живая карта Сосновой поляны, уползая назад и вниз игрушечными коробками девятиэтажек.