Отправляемся в полдень. Яся Белая

будет заглянуть в эту книгу. Что-то неладное после неё с Машкой творится.

      Встаём. Машка направляется к мопеду, припаркованному неподалёку.

      – Эй, – хватаю её за рукав куртки, которую она уже успела натянуть.– Ты же выпила.

      Она машет рукой:

      – Пустяки! Впервой, что ли.

      Грожу ей пальцем, провожаю взглядом, пока отъезжает, и только после спешу на остановку, ловить маршрутку.

      Больше я не думаю о Машке и её книге – впереди серьёзное совещание. С нужными папе людьми. Это поважнее сетевых книг.

      Но когда мы, довольные успешной сделкой, выходим чуть пьяные от усталости из офиса, отцу звонят.

      Он чертыхается, роняет ключи от машины, костерит сенсорную панель смартфона. Я улыбаюсь, забираю аппарат, прикладываю ему к уху, пока папа, пиликнув сигнализацией, открывает дверь.

      Но замирает, а потом орёт:

      – Ирка, быстро в машину. В больницу едем. Машеньку сбили. Юрка уже там.

      – Как сбили, когда?

      Трясу головой, перед глазами – смеющаяся Машка, с дерзкой короткой стрижкой, крашенная «перьями» – красными и фиолетовыми. Со змеем-всезнайкой на запястье. Машка-куколка, с горящими глазами, дикой жестикуляцией. Моя Машка! Как!? Как её могли сбить?

      Хочется прямо тут опустится на асфальт и завыть. Но нельзя расстраивать отца.

      Сглатываю и не хочу верить.

      – Пап, тут что-то не так! Мы же не мегаполис. У нас дороги в это время дня полупустые. Я видела, как она отъезжала. Машка же ас!

      – Говорил Юрке: не покупай девке мопед! Но кто бы меня слушал! – ругается отец.

      Вижу, как он, до побелевших пальцев, вцепливается в руль. Натянут, как струна. Тронь – взорвётся! Машка ж для него – дочка, как и я для дяди Юры. Мы с Машкой родились в один день. Папа и дядя Юра в роддоме и познакомились. И наши мамы тоже. Сдружились так, что словно одной большой семьёй жили. А потом мамы уехали покупать нам с Машкой подарки на десять лет. Вдвоём, сюрприз сделать хотели. А торговый центр в тот день рухнул. Стоял-стоял, а потом рухнул – ошибка конструкции, усталость металла. Чего только не писали потом в милицейских протоколах. А мы с Машкой больше не отмечали дни рождения. Наши отцы так и не женились, воспитывали дочек сами.

      – Папа! – тереблю его за рукав, – Папа, она ведь не умрёт?! Машка не может умереть! Она же хотела прочитать проду!

      – Дура ты, Ирка! Какая на хрен прода!? Что это вообще такое? – орёт он, отбрыкиваясь.

      Не обижаюсь. Не плачу. Просто тупо смотрю в пространство и бормочу, как заведённая: «Только не Машка! Боже! Пожалуйста! Пожалуйста, боже!»

      Но здание больницы надвигается неизбежно, будто айсберг, о который суждено разбиться вдрызг моим мольбам.

      … красота умерла полтора столетия назад…

      … агония затянулась…

      …наслаждение непристойно…

      Машка за стеклом, вся увитая трубочками. Рядом – пищат приборы, измеряют жизнь: сердце, давление. Приборам всё равно, что человек за стеклом бесценен, у них свой счёт и своя мера цены.

      Дядя Юра плачет: уселся