Рукотворный рай. Дмитрий Николаевич Москалев

хотел удивить и задобрить сестру. Егор стучался по второму разу, где не открывали. Некоторые добрые люди, проявляя сострадание, спрашивали чей же он, какой деревни, какого двора, с кем пришел, иные просто прогоняли. Этим и обходилось, пока его никто не бил, не пинал.

      И к полудню мальчик возвратился к тетке с небольшим, но сытным уловом.

      Дверь открылась.

      –Ну, давай сюда мешок, – баба улыбаясь протянула руку и облизывая грязные сухие губы, Егорка колебался. При свете дня, мальчик отчетливо заметил черные грязные ноги и пальца тетки, ее немытость, и вонь, исходившую из-за двери.

      –Ну? Давай, что боишься? – тетка стала улыбаться еще шире, мальчик нерешительно снял сумку с плеча, и, входя, протянул ей, тогда она молниеносно выхватила ее, оттолкнула мальчика в сторону, с порога.

      Вытряхнула на пол всю еду, до последней крошки, отобрала всё самое лучшее, за исключением нескольких грязных сухарей, охнула и швырнула со всей силы остатки и сумку в лицо мальчику, которая хлестнула ему в глаз, оставив небольшой синяк. Егорка заплакал.

      –Тетя, тетя, ты чего? – маленькие губки затряслись от обиды и страха, – мало принес. я еще соберу, только впусти?

      –Вшивый ты! – завизжала тетка, – такого в дом срамно впускать! Пошел отсюда, побью, сучий ты сын! – она захлопнула за собой дверь.

      Вокруг мальчика воцарилась звенящая тишина.

      Но дверь вновь скрипнула, немного обрадовав Егорку, старуха швырнула на землю ещё один кусок сухаря:

      –На, жри, собака, не подавись! – прогнусавила она, и закрыла дверь.

      Глава 7.

      Свесив маленькие грязные ножки, мальчик сидел на кроватке и ждал, когда старушка почистить свеклу. Он непринужденно ковырялся в ногтях, почесывался то тут, то там.

      Вскоре, она закончила, и попросила гостя к столу.

      –Клопы меня загрызли, поганые, спасу от них нет, спишь, а они возятся, да кусают, а ты кушай, кушай, – она протянула кусок свеклы Егорке, тот с аппетитом принялся грызть сочный плод.

      –Мне, бабуля, нельзя задерживаться, – сказал Егорка, когда сжевал остаток.

      –Куда ж ты внучек пойдешь? – удивилась старуха, – оставайся, проживем как-нибудь.

      –Не могу бабушка, я обузой буду, из дома меня отправили, обузой был, – грустно сказал Егорка, – я взрослый, я все понимаю, мне нельзя, я сам.

      –Да как же обуза? Такой маленьких, да обуза? – спросила старуха, оставшись стоять с открытым беззубым ртом.

      –Там голод, лютый, как мне говорили, бабушка с голоду опухла, раздулась, как лягушка, мать тоже, колхоз опустел, пшеницы нет, колосков нет, ничего нет. Ворон и то съели всех, а ракушек из речки выловили, рыба ушла, травой одной питаются, лебедой, – вздохнул мальчик, – мне надо бабушка, идти, хлебушек добывать.

      –Раз не хочешь остаться, родной, иди с богом, я тебя насильно не буду держать, а то сжалилась над тобой, жалко мне вас, бедненьких, – бабушка заплакала, обняла Егорку и проводила до порога.

      –Прощай, – она вытерла старушечьи глаза от слез, Егорка поблагодарил