Мыслительные дебри. Георгий Скрипкин

над нами

      иль серость, или тьма.

      Расставленные елки

      надеются на снег,

      ощерили иголки,

      а снега нет и нет.

      Пойду-ка к Дед Морозу,

      попью-ка с ним чайку.

      Возьму с собою прозу,

      на рифму намекну.

      Поэзией расслаблю

      владыку снежных бурь.

      Спасет он нас от хляби,

      украсит нам судьбу.

      Жертвенный год

      Лимит на слезы иссякает,

      а жертвы множат без лимита.

      Год високосный продлевает

      потуги смертного гамбита.

      Он любит жертвоприношенья.

      Он видит в них источник силы.

      Ему не свойственны прощенья,

      он ставит фишку на насилье.

      Он гложет жертвы без аншлага,

      бросает их с небесной сини.

      И тень приспущенного флага

      лежит над плачущей Россией.

      Не жалуем живых…

      Не жалуем живых, умерших прославляем.

      Глумимся над творцом, потворствуем дельцам.

      Печальный вид хибар порой не замечаем

      и почесть воздаем вельможистым дворцам.

      Россиюшка моя, стряхни вчерашний мусор,

      протри над головой заляпанную синь.

      Наполни небосвод торжественностью музык

      для тех, кто в данный час радеет о Руси.

      Четыре дома у реки

      На косогоре у реки стоят четыре дома.

      Они взирают сверху вниз глазницами пустот.

      Я осторожно подхожу к предбаннику пустому

      и натыкаюсь на пейзаж из разных нечистот.

      Когда-то здесь пылал огонь, ольхой топилась банька.

      Сначала женщин тешил пар, потом уж мужичков.

      Исправно парил мужичков пастух, что звали Ванькой.

      Да и по женщинам пройтись наш Ванька был готов.

      Но соблюдалась на Руси давнишняя зарока,

      что в той деревне, где живешь, по бабам не гуляй.

      А то по свету разнесет известие сорока,

      тогда для скорого суда загривок подставляй.

      Четыре дома, и детей для каждого с десяток.

      Бежал по склону до реки их развеселый гвалт.

      Там детство мазалось в грязи от головы до пяток,

      но как легко такую грязь водою отмывать.

      И вот теперь стоят дома, помятые годами.

      Тропинки, звавшие к домам, травою заросли.

      Играет солнце по утрам с росистыми слезами.

      И я спешу скорей уйти с заброшенной земли.

      Одинокая сосна

      Стоит сосна, зажатая домами.

      Когда-то здесь шумел сосновый бор.

      Сюда с дружком ходили за грибами.

      Здесь ждали нас маслята на подбор.

      Здесь в ранний час малину собирали,

      взахлеб дышали запахом хвои.

      Над нами птицы дивные летали,

      хвалились трелью наши соловьи.

      И вот теперь, зажатая домами,

      стоит сосна с поникшей головой.

      И от тоски обшарпался местами

      ее усохший, одинокий ствол.

      С моей груди проклятия не рвутся,

      и,