Розмысл царя Иоанна Грозного. Константин Шильдкрет

и жити тихо и смирно, корчмы и блядни не держати и никаким воровством не воровати и с его поместной деревни, где он, князь-боярин Симеон меня посадит, не сойти и не сбежати, а во крестьянство и в бобыльство ни на котору землю, ни за монастыри, ни за церкви, ни за помещики, никуда не переходити. А нечто аз, Васька, нарушу сие, и где меня князь-боярин Симеон с сею жилецкою записью сыщет, и аз, Васька, крепок ему во крестьянстве в его поместьи, на тое деревню, где он меня посадит, да ему ж взяти на меня заставы четыре рубли московских.

      Выводков рассеянно слушал и сочно зевал.

      Подьячий передохнул и сунул ему в руку перо.

      – Аминь!

      – Аминь! – выплюнул сквозь зубы холоп и склонился над кабалой.

      – Об этом месте крестом длань свою закрепи, – нетерпеливо притопнул подьячий.

      – Мы и граматичному учению навычены, не токмо крестам!

      И с огромным трудом Васька вывел:

      Васька сын Григорьев Выводков рубленник.

      Подьячий присвистнул от удивления:

      «Разрази мя Илья-пророк, ежели видывал аз грамоте навыченных смердов!»

      Он оттопырил тонкие губы и таинственно шепнул на ухо ухмыляющемуся кабальному:

      – Уж доподлинно ль бобыль ты? Не из соглядатаев ли худородных?

      Васька испуганно отступил.

      – Живу, како дал Господь живота. Про свары господаревы не разумею и в языках не хожу. – И, стукнув себя в грудь кулаком: – А токмо, к жалости своей, опричь подписа, не навычен был тем юродивеньким.

      Он прямо поглядел в недоверчивые щелочки глаз подьячего.

      – Живал аз однова в лесу с блаженным Иовушкой.

      Подьячий сморщил открытый, выпуклый лоб и шумно вздохнул.

      – Обман ежели, памятуй, не миновать тебе в железы обрядиться. За удур[5], не будь я Ивняк, у нас – во!

      В избу вошел надсмотрщик за работами.

      – Кланяйся спекулатарю, – ткнул Ивняк Выводкова ногой и передал надсмотрщику кабальную запись.

      – Рубленник тебе новый.

      Выводков отвесил спекулатарю низкий поклон.

      – Разумею и пашню пахати и срубы ставити.

      – А и хоромины князь-боярам?

      – На том и живу.

      Ваську увели на постройку.

      На обведенном тыном лугу рубленники ставили повалушу[6]. Глухой подклет уже был почти готов.

      Староста долго опрашивал Выводкова, пока, наконец, задал ему несложный урок.

      К полудню пришел на постройку боярин. Работные людишки побросали топоры и, распростершись ниц, трижды стукнулись о землю лбами.

      Симеон хлестнул в воздухе плетью.

      – Робить!

      Васька первый вскочил. Князь с приятным изумлением поглядел на статного рубленника.

      – Пядей[7] то сила в холопьих плечах! – распустил он в улыбку толстые губы и намотал на палец край волнистой каштановой бороды.

      Спекулатарь приложился подобострастно к поле княжеского кафтана.

      – По господарю и людишки. Аль вместно князь-боярину Симеону, опричь

5

У д у р – ложь.

6

П о в а л у ш а – летние покои.

7

П я д ь – четыре вершка.