Домбайский вальс. Юрий Алексеевич Копылов

проговорил Солтан, продолжая необычайно приветливо улыбаться и освещая золотом своих зубов праздничный стол.

      – Давай, давай действуй! – одобрил Лашук намерения Солтана. – Только учти, чтоб ни-ни! Никаких там разносолов. Как говорится, что туристам, то и нам. Знаешь, я этого не люблю.

      – Мы это перкрасно знаем, товарищ пердседатель. И всегда хорошо помним. Честное слово, ничего особенного, слава аллаху. Что бог послал. Чем богаты, тем и рады.

      – Садитесь, садитесь, Григорий Степанович. Андрей Николаевич, садитесь, – торопливо говорил Левич, суетливо расставляя стулья.

      Солтан проворно достал, делая вид, что немного опасается наигранного гнева начальства, откуда-то из-под стола бутылку коньяка, умело ввинтил штопор в пробку, зажав бутылку меж колен, вытянул пробку, со звуком вытаскивания конём копыта из грязи, и стал разливать по гранёным стаканам хмельной напиток, похожий на крепко заваренный чай, вкусно булькая. При этом он игриво приговаривал:

      – И раз. И два. И три. И четыре – самый раз, ол-лай.

      – С морозца, Григорий Степанович, – поспешил вставить Левич.

      – Армянский! – с удовлетворением отметил Лашук, поглаживая узкую бутылку, словно колено восточной красавицы.

      «Хоть пожрать как следует, – подумал Шувалов, разгибая в кармане скрепку. – Надо не забыть про лыжи спросить»

      – Я предлагаю тост, – торжественно начал Левич, стремительно вставая со своего стула, – за нашего председателя, за нашего дорогого гостя, Григория Степановича! Григорий Степанович, от чистого сердца. Без лести, без подхалимства. Честно. Клянусь вам всеми фибрами души.

      – Зачем это? Почему? Нет. Так дело не пойдёт. Зачем ещё? – пробовал возразить Лашук, недовольно хмурясь, делая вид, что ему эти слова не по душе. – Что же это получается? Вроде как культ личности. А? Верно я говорю, Андрей Михайлович?

      – Николаевич, – поправил его Шувалов, устало улыбаясь криво.

      – Тьфу ты пропасть, прости господи! Извини, Андрей Николаевич! Память ни к чёрту. Как говорится, пенсионная. Нет, братцы мои. Куль, культ, культ! Это не дело, непорядок это. Так не годится. Прямо скажу, ни в какие ворота. Давайте лучше за успехи в работе и всё такое.

      – Нет, нет, нет! – взвизгнул Левич. И весь потянулся к Лушаку через стол. – У нас теперь культа нет, Григорий Степанович, у нас теперь авторитет. – Он норовил всё стукнуть своим стаканом стакан Лашука, а тот очень ловко отводил руку, будто играл в кошки-мышки.

      – По нашему кавказскому обычаю первый тост всегда за гостя. Такой закон гор. Нарушать закон никак нельзя, ол-лай, – поддакнул Солтан своему бравому начальнику. Его красное лицо налилось дополнительной кровью необыкновенного восторга, что сделало сияние его зубов червонным, будто над столом взошло солнце.

      Шувалов молча приподнял свой стакан и послал исподлобья Лашуку приветственный взгляд, полный сарказма.

      – Ну, ладно, – сдался Лашук. – Раз вы все заодно, я уступаю подавляющему большинству. – И, запрокинув голову, залпом осушил свой стакан,