А мы до невесомости крылаты… Девочка Грусть. Марина Александрова

нет со мной,

      но за каждую слабость свою я сполна отвечу…

      Если в здравом начале я кончу за упокой,

      где ты будешь, скажи?

      Я останусь с тобой навечно.

      К чёрту Париж…

      А теперь сиди дома, расти детей и сажай цветы, забудь о Париже, об Альпах, о белых ночах на Невском, натирай свою жизнь, как хрустальный кувшин, до блеска, правильной будь, педантичной до тошноты, изучай кулинарные книги, вари борщи, стань неизменной владычицей серых будней, дом свой поставь на окраине и безлюдье, и заведи календарик – для годовщин. Разве не так ты хотела – стабильны уют и быт. Осень в Париже – да брось, у тебя ведь теперь есть лето, сад-огород, и до следующего декрета – время очухаться и погасить кредит, время найти здесь себя, и к чертям мечты – глупая слабость обшарпанной домохозяйки. Вот и все счастье – в потрепанной жизнью майке, в зеркало чаще смотрись – в нём давно не ты.

      Ты – по брусчатке проспекта босая идешь домой, где одиночество – точка твоей опоры… В Питере поздний июнь закрывает шторы, налюбовавшись влюбленной в себя Невой. Кошка свернется калачиком на руках, утром такси, самолёты, аэропорты…

      Доброе утро, Париж и осенние натюрморты, солнце лежит на румяных твоих щеках.

      Утро и кофе – привычка под старость лет… Пятая кошка уже, коротки ведь кошачьи жизни. Питер который рассвет под туманом киснет, ты вспоминаешь несбывшийся свой декрет, кучу кредитов, и сад где цветет весна… К черту Париж и квартиру на старом Невском, лучше на окна прозрачные занавески, чем этот вечный июнь, где совсем одна.

      Я не нарочно

      Дым коромыслом – стихами снимаю стресс,

      Грифель ломаю, бросаю окурки в окна…

      Сколько таких, кто всерьез этим миром чокнут,

      Странных в своей сумасшедшести, поэтесс?

      Кто-то ведь выдумал рифмой крошить бетон

      Душ человеческих, резать их по живому…

      Я не нарочно. Болезнь и её симптомы

      Не превозмог мой рифмованный лексикон.

      Вижу в окне не фонарь – а светило, снег,

      Сотнями льдин разбивающийся о землю…

      Внутренний мир мой молчания не приемлет,

      Не прекращаясь под тяжестью сонных век.

      Вот и пытаюсь найти здесь свой здравый смысл —

      Здесь, в этой кухне, и с очередной затяжкой

      Я представляю смирительную рубашку,

      Будто возможность самой от себя спастись.

      В единственном слове…

      Выразить это возможно одним лишь словом – все эти кляксы на прошлом, душевный мусор, весь этот груз в подреберье – тугой, свинцовый. Дождь с неба льётся – там боги открыли шлюзы, думают – это поможет. Не помогает.

      Всё неизбежно – декабрь, тоска, дороги, город в дожде, уходящие в ночь трамваи. Смейся, терпи, умирай и не жди подмоги, только скажи это так, чтобы всем понятно. Так, чтобы в слове одном – все ночные слёзы, раны из самого сердца, ожоги, пятна.

      Небо искрится – там боги сажают розы. Дождь-не помеха ни нам, ни ночным трамваям… Всё неизбежно, бессмысленно, бесконтрольно…

      В этот