Янтарь и рукописи не горят. Роман. Валентин Владимирович Пономаренко

и громыхая, шёл ленинградский трамвай…

      И шёл он в сторону Садовой улицы, на которой, кстати, не было дома… №302-бис, с квартирой №50, потому, что всё это происходило в Ленинграде, и до той квартиры, что сгорела в Москве, простиралась пропасть длиною в 60 лет и 650 км железнодорожного полотна…

      Трамвай ушёл влево и скрылся за стволами дубов и лип. Наступила тишина. Марсово поле, поколебавшись Вечным пламенем, опять уснуло, и над ним, неизвестно откуда, в пепельном небе белой ночи, всплыла полная луна.

      – Чего-чего, а Москву я не люблю, – заговорил из бесконечности веков незнакомец, глядя на кусты сирени и жасмина бывшего Царициного луга. А вот Петербург посещаю часто. Помнится, вон там стоял Питейный дом, а потом, вдруг, выстроили оперный театр, который Павел, в ярости, приказал снести, и за одну ночь от него ничего не осталось. Елизавета устроила на поле Променад, и здесь гуляла самая изысканная публика города. Парады, учения, прекрасное было время! Я помню, как это поле называли Петербургской Сахарой, когда от маршей солдат и копыт лошадей белая пыль устилала не только все близлежащие постройки, но и Летний сад. А однажды, я встретился здесь с Пушкиным, во время военного парада 6 октября 1831 года, в тот день поэт был очень расстроен и жаловался на литераторов, что уродуют русский язык своими безграмотными перлами: «Прекрасный наш язык, – говорил Александр Сергеевич, – под пером писателей неучёных и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого».

      Ну да, ладно о прошлом. Я прибыл по делу.

      Да, да, по делу.

      Знаете, давным-давно, моим родственником были произнесены вот эти слова: «Ваш роман прочитали и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен».

      Я пришёл, чтобы найти нового писателя, который напишет продолжение, но продолжение о Жизни, той Жизни, что наперекор всем бедам, будет продолжаться.

      А начинаться роман должен с Голгофы, так приказал Он! Поскольку после этого, Мир станет уже совершенно другим!!!

      И такового я нашёл! Вот его роман, извините, но я вынужден был его у Вас забрать. И не смотрите на меня такими остекленевшими глазами.

      Нет, нет, нет, в Вашем городе я никого убивать не буду, да и трамвай уже ушёл, а та дурочка с бидончиком масла давным давно умерла в Москве.

      Видите ли, столицу я не люблю. И то, что мой родственник натворил в далёком прошлом, повторять не стану. Я вообще сегодня просто турист, для Вас – иностранец.

      Да, да, да я Сатана, я демон во плоти, и моё имя – Валаам. И, как бы Вы ни шарахались от призраков прошлого, но посидеть со мной, на этой скамейке, Вам придётся. Её тоже поставил я. А после разговора, Вы уйдёте к себе в редакцию живыми и здоровыми. Зачем мне Вас за что-то наказывать?

      Знайте, пролетит десяток лет, и Вы сами, своими руками, не только измените свои жизни, но и будете делать то, что даже я не додумался сотворить. Человек по своей