Звезды Эгера. Т. 1. Геза Гардони

помоложе. Это высокий человек с тонкими чертами лица, без усов, без бороды и даже без бровей. Лицо у него красное, как свекла, одни только глаза черные. Несколько дней назад турки поливали его кипятком, требуя, чтобы он отдал им сокровища своей церкви.

      Но какие там были сокровища в его церквушке!

      А теперь бедняги попали в рабство. На ногах у них цепи, руки скованы у кого спереди, у кого позади. Парень идет на одной цепи с цыганом, священник – с крестьянином. У парня под кандалами щиколотки обвернуты тряпками. Тряпки уже все в крови.

      – Остановимся, – взывал он иногда с мольбой. – Я хоть кандалы поправлю.

      Но янычары, болтавшие между собой по-турецки, не обращали на него внимания и в лучшем случае отвечали сердитым взглядом.

      Гергё уставился на парня. Какие у него большие руки! А сколько пуговок на поддевке! Вот уж кто не боится! И не будь у него руки закручены за спину, все янычары, наверно, разбежались бы от него.

      Парень и правда не боялся. Он поднял голову и заорал на сутулого турка, трусившего рядом с ним верхом:

      – Чтоб вы сгорели, басурманы! Волчье отродье!

      – Гашпар, Гашпар, – успокаивала его Маргит, сидевшая на телеге, – надо покорно переносить свою участь. Видите, и солнце уже клонится к закату: в такую пору они всегда делают привал.

      Маргит утерла слезы на глазах, но тут и мальчик с девочкой расплакались.

      – Я хочу домой! – закричал Гергё.

      – К папе! – вторила ему, плача, малышка Эва.

      А турки и вправду остановились. Слезли с коней, вытащили кувшины, помыли руки, ноги и лица. Потом стали в ряд на колени, лицом к востоку, и, поцеловав землю, начали молиться.

      Невольники молча смотрели на них.

      Девушка сошла с повозки, оторвала лоскут от своей сорочки и перевязала им парню ноги. Потом осторожно, бережно надвинула кандалы на повязку.

      – Благослови тебя Бог! – произнес парень со вздохом.

      – Коли удастся, Гашпар, мы на ночь еще подорожник приложим.

      Лицо ее искривилось – казалось, она вот-вот заплачет. Так и плакала она ежечасно; поплачет, поплачет и снова поет ребятам песни: ведь стоило только ей заплакать, как и они пускались в рев.

      – Эх, и подвело же брюхо с голодухи! – сказал цыган, присев возле них прямо на пыльную дорогу. – Такого великого поста я еще в жизни не соблюдал.

      Возница – тоже невольник со скованными ногами – улыбнулся.

      – Я и сам есть хочу, – сказал он, бросив презрительный взгляд на турок. – Вечером сварю такой паприкаш[13], что весь нам достанется.

      – Ты что же, повар?

      При фамильярном «ты» брови возницы дрогнули, но все же он ответил:

      – Только по вечерам. Днем они и обед достают себе грабежом.

      – Чтоб им ослепнуть! Чтоб на Масленицу у них ноги судорогой свело! Ты давно у них служишь?

      – Три дня.

      – А улизнуть никак нельзя?

      – Нет. От этих не удерешь! Погляди, какие на мне сапоги. – Возница поднял ногу – раздался звон тяжелых, толстых цепей.

      – А вдруг тебе

13

Паприкаш (венгер.) – венгерское мясное блюдо с молотым красным перцем, который в Венгрии называется паприкой.