Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская. Дмитрий Дмитриев

скажи, ведь ты не любишь мужа старого?

      – К мужу я привыкла, уважаю его.

      – Привыкла, уважаешь – и только?

      – Стараюсь полюбить его.

      – И не полюбишь.

      – Нет, полюблю. Глеб Иванович стоит моей любви.

      – Ты молодая, красавица, а муж твой старик… его нельзя полюбить, нельзя…

      – А я полюблю. Однако прощай, мне пора… Пожалуй, скоро светать станет; засиделась с тобой я, парень, до позднего часа.

      – До рассвета еще далеко, побудь, боярыня, со мной, дай мне тобой налюбоваться всласть – ведь напоследях я свиделся с тобой! Расстанемся мы навсегда… – сквозь слезы проговорил стрелецкий сотенный. – Если ты разлюбила меня, то хоть пожалей. Пожалей меня, горемычного…

      – Я… я и то, парень, тебя жалею…

      – Жалеешь – и только!..

      – Чего же еще тебе?

      – Любви твоей…

      – Опомнись, что говоришь! Ведь я не девка, а честная замужняя жена.

      – Меня… одного меня любить должна ты!.. – страстным, задыхающимся голосом проговорил молодой Пушкарев. – Одного меня!..

      – Я боюсь тебя… Прощай!

      Боярыня Морозова пошла к своему терему. Молодой стрелец быстро забежал ей вперед и остановил, загородив ей дорогу…

      – Я не пущу тебя…

      – Опомнись! Или насильничать задумал?

      – Ты со мной пойдешь? Пойдем!..

      – Как не пойти…

      – Мы убежим с тобой, моя голубка, на край света белого… Станем жить в любви…

      – Да ты рехнулся? Пусти!

      – Нет, не пущу! Со мной пойдем… Со мной!

      Владимир Пушкарев обнял было молодую боярыню, но та с силой его оттолкнула.

      – Вот ты как?! Насильничать… Хорош!.. Я людей покличу! – задыхаясь от гнева, проговорила Федосья Прокофьевна.

      – Кличь, мне все равно! Без тебя мне нет жизни!

      – Опомнись, боярич, приди в себя, ступай домой, пока есть время…

      – Да ведь я люблю, люблю тебя!..

      И молодой Пушкарев громко зарыдал, закрыв лицо руками.

      В саду близ того места, где стояла боярыня, в кустах послышался легкий шорох.

      – Ступай скорее, Владимир, иначе ты сам погибнешь и меня погубишь.

      – Говорю – мне все равно…

      – Полно, не плачь… забудь меня… полюби другую… Знай, боярич, и я кляну судьбу-злодейку, что нас с тобой навеки разлучила… Прощай… прощай…

      У молодой боярыни дрогнул голос и на глазах выступили слезы. Она, скрывая свое волнение, поспешила вон из сада.

      Теперь молодой стрелецкий сотенный не останавливал Федосью Прокофьевну. Он безмолвно стоял, облокотившись о дерево, и тихо плакал.

      – Полно, добрый молодец, убиваться о чужой жене… Беги скорее вон из сада, не клади позора на славного боярина Глеба Ивановича Морозова, – проговорил седой как лунь старик, выходя из кустов.

      На нем была надета белая холстинная рубаха, в руках суковатая палка; лицо у старика было доброе, располагающее, глаза светлые, ласковые.

      Это был пестун боярина Глеба Морозова, звали его дед Иван. Лет ему было с лишком за восемьдесят. Несмотря на такие годы, старик не утратил природного