Ad infinitum. Полина Викторовна Дроздова

не лучший позерщик, – сказал он.

      – А я худший фотограф, – ответил брюнет, разведя ладони. – В этом и суть.

      Они покидали выставочных зал под бормотанье Чанеля, читавшего стихи Алигьери, отчего-то уж очень печальные:

      «Сердечных дум не разорвать кольца,

      И вздохи, очи в жертву предназнача,

      Виной тому, что, взор упорно пряча,

      Не поднимаю ни к кому лица.

      Глаза готовы плакать без конца,

      Как будто только в этом их задача…»

      Им обоим тесно в целых своих мирах, а рядом друг с другом становится дышать легче; знакомые чувства продолжают вскипать у Бэкхена внутри, когда Чанель попадает в цели стрелами настроений.

      Отбивает его у ночи, позвав на засыпанный двор к полуночи.

      Брюнет лежал в уже кривом и глубоком снежном ангеле с гитарой и играл Леннона, из зубов торчала настоящая незабитая трубка, а глаза широко распахнуты, несмотря на снегопад.

      – Это красиво, но так глупо, – покачал головой Бэкхен, встав у его локтей.

      – Звучит, как что-то вечное, – ухмыльнулся, насколько возможно, Чанель, – я рассматривал созвездия.

      Старший тогда присел рядом и вытащил из губ исторический атрибут.

      – Отцовская реликвия из коллекции, – пояснил Чанель, ударившись в чисто-слышимый фальшь на аккордах, – над которой он трясется, точно жрец над иконой. Знаешь, ему прошлое дороже настоящего.

      – Звучит, как что-то преувеличенное, – Бэкхен слышит, что дрожат здесь не только струны.

      – Я бы описал его жизнь как «в пол-оборота». Постоянно смотрит назад. О чем-то жалеет. По чему-то скучает. По маме тоже. А «сейчас» его не волнует.

      Бэкхен не спорит, во-первых, потому что это секрет долголетия, во-вторых, потому что бессмысленно: Чанель уже слишком взрослый, чтобы делать выводы из поступков других. И не менять мнения из-за посторонних.

      Так что он только рушит очертания ангела своей спиной, ложась рядом.

      – Может, поэтому я, в свою очередь, зациклен на «сейчас», – уже шепчет Чанель, когда гитара и вовсе стихает, а песня доигрывает уже в их головах чистой, мелодичной акустикой.

      Их пальто слишком тонки для долгой красоты-глупости, так что вскоре парни скрываются за дверью бистро.

      Бэкхен слабо соотносил события той ночи во временную последовательность, мог лишь описать, какой степени яркости было солнце в черных зрачках. Они замерзли? Губы дважды или трижды жег кофеин, а с рук наутро сыпалась шелуха. Но в воздухе продолжала кружиться зима, а в мыслях строки:

      «Imagine all the people

      Loving for today…»

      /

      В молчавшем ранее воздухе резкая пощечина слишком громка и скандальна: девушка возмущенно бьет Чанеля по правой щеке, после чего удаляется вдоль улицы.

      Бэкхен стоит у столба в стороне, наблюдая за сценой из темноты и подходит к юноше не сразу – дает парню сделать вдох-выдох.

      – Вряд ли стоит на что-то еще рассчитывать, – оценивает Бэкхен, не оборачиваясь за звуками каблуков по асфальту.

      Чанель