Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго». Анна Пастернак

1930 года он писал: «Единственное яркое пятно[110] в нашем существовании – весьма разнообразные выступления моего друга с недавних пор (с прошлого года), Генриха Нейгауза. Мы – горстка его друзей – взяли в привычку проводить остаток вечера после концертов дома у кого-нибудь из нас. Много спиртного с весьма скромной закуской, до которой по понятным причинам почти не удается добраться».

      Борис быстро поддался очарованию Зинаиды. Дочь петербургского фабриканта из русской православной семьи, эта женщина с коротко подстриженными черными волосами и четко очерченными губами напоминала классическую фигуру ар-нуво. Кроме того, она обладала всеми теми качествами, которых не было у Евгении. В то время как Евгения была очень эмоциональна и жаждала собственной творческой реализации, Зинаида Нейгауз вкладывала все силы в развитие карьеры мужа. Когда Генрих зимой давал концерты в неотапливаемых залах, Зинаида организовывала доставку рояля и собственноручно таскала дрова, чтобы протопить помещение. В то время как муж витал в творческих облаках – Нейгауз не без гордости признавался друзьям, что его практические навыки ограничиваются умением застегнуть английскую булавку, – Зинаида воспитывала двух их сыновей, Адриана и Станислава. Она была бесконечно энергичной, крепкой, домовитой и практичной женщиной – в отличие от элегантной, но слабой Евгении. Племянник Бориса, Чарльз, который был знаком с обеими женами дяди, вспоминал: «Несмотря на пылкое описание, данное Борисом Зинаиде, она показалась мне (правда, более чем двадцать пять лет спустя, в 1961 году) одной из самых некрасивых женщин, каких я только видел в своей жизни. Евгения была мягче, чувствительнее и гораздо привлекательнее, чем грубая, черноволосая, непрерывно курившая Зинаида».

      Интерес Пастернака к Зинаиде рос все лето 1930 года, пока они с Евгенией отдыхали в Ирпене бок о бок с друзьями, историком Валентином Асмусом и его женой Ириной. Дополняли эту дружескую компанию Зинаида, Генрих и их сыновья, которым было тогда соответственно два и три года, а также брат Бориса Александр (которого в семье звали Шурой) с семьей: женой Ириной и сыном Федей. Ирпень был прекрасен: ленивая жара, волы, пасущиеся в полях, луга, заросшие дикими цветами, а в отдалении укрытые тенью берега реки Ирпень – лето во всей своей красе и полноте. Дача Бориса и Евгении стояла на отдельном участке, окруженная лесом. Евгения писала маслом гигантский раскидистый дуб, чья крона осеняла их участок. Долгими вечерами ужинали на свежем воздухе, наблюдая, как в темноте трепещут светлячки и огоньки свечей, обсуждая философию и литературу, читая вслух стихи и слушая игру Генриха.

      Зинаида организовала доставку рояля из Киева, чтобы ее муж мог репетировать сольный концерт, который собирался дать на открытой сцене киевского Купеческого сада 15 августа. Вся компания из Ирпеня присутствовала на этом концерте. Вечер выдался душным, и к концу его стали сгущаться грозовые тучи. Генрих играл концерт ми минор Шопена, публика горячо принимала пианиста.

110

«Единственное яркое пятно…»: Slater (ed.), Family Correspondence, стр. 165.