Чернее, чем тени. Ксения Михайловна Спынь

парк: вон фонтаны, по-прежнему отключённые, а за ними виднеется знакомое здание бывшего дворца. Лаванда улыбнулась ему.

      Некоторые места в Ринордийске ей искренне нравились – это, скажем, – и было жаль, что город не принимает её пока, смотрит хмуро и недружелюбно, что она не может его понять, влиться во всеобщий поток жизни. Вот как Феликс, например… В этом городе он был, похоже, как рыба в воде. Трудно было и представить его вне всей этой суеты, вечного бега, шума улиц и вечерних огней.

      Лаванда выпрямилась и уставилась вдаль – туда, где чернела ограда парка, но ограды она сейчас не видела. Ей вдруг чётко вспомнилось, что она почуяла ровно перед тем, как начала терять сознание.

      Над городом крылатой тенью нависла опасность. Это звучало в отражённом солнце и чёрных трещинах асфальта, тонкими эхами звенело в проходящих людях. Это нёс с собой невидимый ветер – холодный вестник далёкого ещё шквала, сметающего всё на своём пути. Люди не слышали его шёпота, не разбирали слов и даже не понимали, отчего тревожно на душе, почему зловещим веет тёплый и ясный день: они отворачивались, хмуря лоб, и спешили скрыться в сплетении улиц.

      Кто же это? Всё-таки Софи? Или что-то другое, неизведанное?

      Так же неожиданно, как исчез, Феликс вновь бухнулся на край скамейки.

      – Вот, держи.

      Он вложил ей в руки мандариновую воду и маленькую ореховую шоколадку. Лаванда улыбнулась:

      – Спасибо.

      По правде, ей не нужно было ни того, ни другого, но это было так трогательно с его стороны, что она не могла не улыбнуться.

      – Послушай, Феликс…

      – Да?

      – Помнишь, мы говорили… – она вспомнила вдруг об осторожности и бдительно осмотрелась по всем сторонам. – Здесь не опасно разговаривать? – добавила она шёпотом.

      Феликс тоже обернулся, окинул взглядом малолюдный парк.

      – Без имён – можно.

      – Когда мы говорили… тогда, у фонтана… Ты упомянул «чёрное время»… и сказал, что это что-то похожее.

      – Ну да, – подтвердил Феликс. – Такое же время всеобщего страха. Ты и сама сказала, что что-то такое почувствовала.

      – Но ведь… Сейчас совсем другое – сейчас же нет ни расстрелов, ни переполненных тюрем, ни даже каторжных работ. Тогда почему? Я тоже чувствую какую-то угрозу, опасность, как будто всё хорошее может закончиться в любой момент. Но почему? Отчего это так?

      Феликс кивнул в знак понимания и, кажется, подбирал слова получше.

      – Помнишь, я говорил тебе, что люди, которые стали неудобны, в итоге куда-то пропадают? – заговорил он.

      – Да, я читала обо всех этих случаях в твоём архиве… Но многие из них погибали так, что почти невозможно было бы подстроить. Какое отношение к этому всему имеет она.

      – А вот это самое интересное, – Феликс хитровато улыбнулся и снова мельком глянул по сторонам. – Если хочешь, я тебе расскажу. Только учти, тут замешана мистика.

      – Ничего, – кивнула Лаванда. – Я привыкла к мистике.

      – Тогда слушай…

      17.

      В очень далёкие времена – настолько далёкие, что они почти стёрлись из памяти