Мутанты. Окаянные 90-е. Валерий Наливайченко

трёхлитровый баллон с солёными огурцами.

      – Трёшка! – зычно гаркнула бабка. Ну, точно – ямщик, только кнута не хватает.

      – Пять штук – распорядился Семён и полез в карман. Бабка-ямщик ловко выудила огурцы, смачно облизала пальцы, и стала сворачивать кулёк из газетного листа.

      Семён не смотрел на неё. Семён смотрел на деньги, лежавшие на полуоткрытой ладони.

      Три замусоленных десятки, а сверху…, сверху красовалась сторублёвка, та самая, с запачканным уголком. Парень недоумённо пожал плечами, ничего не понимая, и вдруг – озарило:

      «Ошиблась, Зинка! Вместе со сдачей сотку назад сунула. Нормально! Ничего, она и так там, в ларьке своём, бабло имеет, с одной водяры поддельной навару выше крыши, авось не заметит…».

      Бабка вернула его в реальность, подёргав за рукав.

      – Эй, огурцы-то берёшь?

      – А как же! – улыбнулся Семён. Протянул две десятки, получил мелочью сдачу, забрал газетный свёрток.

      Зинкина ошибка промелькнула где-то внутри, тихонько заскреблась в душе, но Семён казниться не стал (ещё чего не хватало), а просто решил об этом забыть. Забыть и всё тут. Что же, ему, обратно в ларёк бежать? Нашли дурака…

      «Сала куплю… Солёного сальца, с розовыми прожилками, с чесноком!»

      Парень сглотнул набежавшую слюну и уже через несколько минут смотрел, как дебелая тётка в пуховике взвешивает только что отрезанный шмат на синих пластмассовых весах…

      – Шестьдесят.

      – Пойдёт – согласился Семён и с чистой совестью отдал сотенную, получив взамен сало и сорок рублей.

      Пересчитал наличность. Вышло около семидесяти, включая мелочь за сданную стеклотару.

      – Неплохо! – повеселел Семён. Кулёк заметно потяжелел, но он не менял уставшую руку, держа деньги в крепко зажатом кулаке.

      Проходя мимо парфюмерного киоска, решил: «Мыло нужно. Постираемся, что ли, пока совсем не запаршивели».

      Мгновение спустя, Семён стоял, тупо моргая глазами, созерцая на ладони смятые купюры, а сверху… сверху снова, как ни в чём не бывало, лежал стольник с чёрным уголком.

      Вот тут Семёну по-настоящему стало жарко. Он вытер вспотевший лоб и машинально оглянулся по сторонам, вжав голову в плечи. Но нет, никто не торопился хватать его за воротник, никто не звал милицию. Семён неосознанно пошевелил губами, будто пережёвывая что-то неприятное, горькое.

      «А за что в милицию? – поёжился он – я же не ворую. Они сами отдают… сами…»

      Что-то происходило, но что именно, он понять не мог. Если это чья-то шутка, то она явно затянулась, пора давать занавес. Сейчас подойдут, хлопнут по плечу, скажут со смехом: «Как мы тебя, а?». Но никто не подходил, и единственное, что в данной ситуации твёрдо знал Семён – это то, что он здесь абсолютно не причём…

      «Не причём я!» – убеждал себя Семён, входя в ларёк.

      «Не причём!» – твердил он в уме, купив два куска земляничного мыла, отдав сотенную, взяв сдачу и выйдя из ларька, нерешительно разжимая руку.

      Сотка