Дмитрий Балашов. На плахе. Николай Коняев

была одежда. Каждый раз возникало ощущение, что встретил персонажа из какой-то пьесы Островского. Зимой на нем была короткая темная бекеша, отороченная светлым овчинным мехом, такая же шапка и темные брюки, заправленные в толстые яловые сапоги. Летом он был простоволос, в темной косоворотке, подпоясанный светлым шнурком с кистями, в темных брюках, заправленных в тонкие хромовые сапоги».

      Напомним, что происходило это в начале шестидесятых, когда отличающаяся от общепринятого советского стандарта одежда западных образцов становилась знаком если не культуры и образованности, то, по крайней мере, некоей шестидесятнической «продвинутости».

      Своей одеждой от советского стандарта Дмитрий Михайлович отличался еще сильнее, но… в другую сторону. И в свободомыслии он тоже двигался не совсем туда, куда шла наша, так сказать, прогрессивная общественность.

      «Мы тогда слишком поверили в тот ветер перемен, который повеял в нашем обществе в начале 60-х, – вспоминал Станислав Александрович Панкратов. – Стали выражать свои мысли достаточно раскованно, поверили, что жизнь действительно можно прожить с полной, без страха, безоглядной интеллектуальной отдачей. Я очень быстро поплатился за свое легковерие и вынужден был уехать из Мурманска в Петрозаводск, где и притулился на балашовской кухне в ожидании постоянного жилья… На этой же кухне, позже, мы провели многие десятки часов в разговорах серьезных и не очень, в нащупывании своих тем для работы, в обмене волнующими нас мыслями, – словом, в нормальном общении интеллигентов-шестидесятников, как теперь многие себя называют из того поколения».

      Выделенные нами слова С.А. Панкратова о нащупывании своих тем для работы – точная характеристика состояния Д.М. Балашова в те годы.

      Когда разбираешь его бумаги, ясно видишь, как шло это «нащупывание» своего. Дмитрий Михайлович достаточно хорошо был знаком с «Реквиемом» Анны Ахматовой, с «Завещанием» Федора Раскольникова и другими сочинениями, которые появятся в печати только в конце восьмидесятых[55]. И реакция его на эти сочинения тоже не выходила за рамки «шестидесятнической» идеологии…

      «Солженицын вошел в нашу литературу как писатель серьезного, по-настоящему партийного мышления и строгого реалистического стиля»[56],– напишет Дмитрий Михайлович в 1963 году.

      Но вместе с тем в этих набросках «нащупываются» и мысли, которые явно идут вразрез с «шестидесятнической» идеологией. И проявляются они прежде всего не в какой-то отвлеченной сфере, а в отношении к главному делу жизни – собиранию фольклора.

      В концентрированной форме эти мысли Дмитрий Михайлович сформулирует в работе «Как собирать фольклор», написанной в 1971 году, но подходы намечались им еще в начале шестидесятых.

      Самое существенное, что и тут Дмитрий Михайлович шел наперекос общей линии. Он решительно выступает против попыток подмены фольклора клубной самодеятельностью, говорит о том, что надо с большим разбором собирать неустоявшиеся явления словесной культуры, ибо только то значительно

55

Кстати, многие из этих сочинений фигурируют в списке изъятых у Д.М. Балашова рукописей сотрудниками КГБ при обыске 13 февраля 1967 года.

56

ГАНПИНО. Ф.8107, o. 1 д. 556, л. 1.