Уйдя из очереди. Повести и рассказы. Валерий Рябых

скученные на высоком берегу реки. Вкруг них собирался праздно шатающийся люд, влекомый к мельничному сборищу возможностью почесать языки и показать себя, этакий вечевой сход. На самой же мельнице жизнь была постоянно напряженная, круговерть не затухала даже в выходные дни. Лишь по большим государевым и церковным праздникам там, наконец, наступала благостная тишина. Правда, к вечеру благодать завершалась шумом и гамом пьяной толпы на крутояре, выходившей стенка на стенку. Любит русский мужик попотчевать себя в удовольствие кулачными битвами (не столь уж потешными), и по правде сказать, совсем не до первой крови…. Случается насилу отливают колодезной водой. Порой и сам Петр Семенович, засучив рукава, обнажив мосластые кулаки, становился в ряд, разумеется, его старались не зашибить, только тешили, мужики понимали, как ни как – благодетель.

      Вспомнилась и расположенная у въезда в лес отцовская пилорама. Неистовый визг паровых пил, округ желтые штабели свежих распущенных досок, россыпи горбыля, горы пахучих и мягких опилок. И среди сосново-душистого мира снует приказчик дядя Игнат в своем обсыпанном перхотью сюртучке, с непременным дерматиновым портфелем подмышкой, с вечно слезящимися глазами и луководочным запахом изо рта. Игнат Михеевич, выдвинулся из простых десятников, его медом не корми, только дай приветить наследника – Мишеньку. Обыкновенно приказчик начинал с того, что нахваливал одеяния хозяйского сынка, мол, какие у тебя Мишенька сапожки, ну, прямо, как у «прынца-заморского», а какой у тебя, паря, поясок, такую вещь не зазорно и Бове-королевичу повязать на расшитый золотом кафтан.

      В дальнейшем, когда Облов стал учиться в реальном уездном училище, подхалим Игнат взялся восторгаться Мишенькиной ученостью, находил в мальчишке исключительные способности и таланты, прочил отнюдь не блестящего «реалиста», чуть ли не в генерал-губернаторы. В дальнейшем они потеряли друг друга из виду. После февраля семнадцатого с Игнатом Михеевичем произошла чудесная метаморфоза. Уже, будучи вполне солидным человеком, отцом семейства, он «с какого-то перепуга» решил баллотироваться в члены уездного совета от партии социалистов-революционеров, или как там еще их называли – эсеров. Облов, к тому времени находящийся по ранению в отпуске, раза два инкогнито приходил на предвыборные митинги, стоял далеко в сторонке. Михаила глубоко оскорбили напыщенные слова бывшего прихлебателя о тяжелой крестьянской доле, об истинно народной партии, о мужицкой справедливости и, наконец, о грядущем возмездии «живоглотам» (интересно кого он подразумевал – не самого се6я ли уж?). Подвыпившие мужики дружно рукоплескали знакомому оратору, поощряли того выкриками: «Твоя, правда Игнат Михеич!» или «Давай Игнат, дело говоришь!», ну и всё в таком же шапкозакидательском роде. Облов на этих разношерстных митингах кроме трескучей революционной фразы и откровенно льстивых реверансов в адрес всякого рода люмпенов, или заигрывания с дремучими