Борьба или бегство. Виктор Уманский

и на такое надеяться не приходилось. Тем не менее, три месяца без него – это же целая вечность. Мечты об этом помогали мне продолжать терпеть. И я дотерпел: седьмой класс закончился.

                                                 * * *

      Лето, помимо свободы от Глеба, принесло и свои трудности. Родители отправили меня в подростковый лагерь в Турцию, где я продолжал вести себя в привычном стиле и немедленно обзавёлся новыми врагами. Меня начали шпынять, но почему-то здесь администрация всё же вмешалась, и из жертвы я превратился в обыкновенного изгоя: другие подростки попросту перестали со мной общаться, только оскорбляя и смеясь в спину. Появился новый срок, ради которого стоило терпеть: окончание смены. По сравнению с учебным годом это было сущим пустяком. После возвращения я заявил родителям, что больше этим летом никуда не поеду.

      Восьмой класс начался так, будто летних каникул и не было. Все общались друг с другом как обычно, а Глеб привычно продолжил охоту на меня. Запас душевных сил, накопленный за время отдыха, оказался исчерпан уже за сентябрь. Страх и беспомощность поработили меня, полностью вернув к образу мыслей жертвы. В первой половине седьмого класса я надеялся, что Глеб рано или поздно оставит меня в покое, затем меня поддерживали мысли о лете – огромном отрезке времени, за который могло прийти спасение. Теперь же никакой надежды не оставалось, а впереди был новый учебный год, который обещал попросту добить меня.

      Утро третьего октября началось непримечательно. Звучали какие-то отголоски матерной песенки в мою честь, но это был сущий пустяк. К тому же пел её не Глеб, а Костя. После второго урока мы с Никитой и Димой вместе спустились в столовую. Взяв свои завтраки – бутерброд и сок – мы уселись втроём за один столик. Я расправился с бутербродом и потягивал сок через трубочку. Внезапно на мой затылок обрушился удар. Голова дёрнулась вперед, от неожиданности я сжал пакет сока, и он брызнул мне в нос. Тут же мой стул резко выдернули назад, и я повалился на спину. Сок вылился на рубашку. Кое-как я перевернулся на живот и встал, откашливаясь. Передо мной стоял Кадыков.

      – Ой, Мишутка, прости. Я тебя не заметил! Надеюсь, не будешь мамочку звать?

      Со всех сторон послышались смешки. За сценой наблюдала вся столовая. Друзья продолжали невозмутимо есть, будто не замечая происходящего. Я медленно помотал головой.

      – Какой молодец! – сказал Глеб. – А теперь садись, ешь.

      И он плюнул мне в лицо. Плевок пришёлся выше и попал в волосы. Я застыл.

      – Ой, парни, вас не задел? – спросил Глеб у Никиты и Димы.

      – Глеб, иди уже за свой стол, надоел, – ответил Никита.

      Глеб, отходя, подмигнул и хлопнул меня по плечу. Ни на кого не глядя, я поднял свой портфель и отправился в туалет – отмываться.

      На четвёртом этаже у нас сегодня не было уроков, и шанс встретить знакомых был невелик. Я отмыл волосы и рубашку,