Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том 1. Бафомет вернулся в Москву. Владимир Лизичев

«Уж потом я заметил, что и обоссался».

      «Да кто это мог быть? Как он в корпус-то ночью тем более попал, откуда пришёл, зачем главное? Да и ребёнок?». Покосившись на заколоченную дверь, одним духом выпалил Фиг.

      Тут уж разродился сомнением санитар. – «Тут мышь, церковная не проскочить, а ты артист. А где дежурный, дежурный где?» Задался он очередным вопросом уже скорее к себе. «Да я бы узнал», – неуверенно заключил он. Продолжил уже значительно – «Чертовщина какая-то! Могет приснилось тебе, таблеток переел?».

      «Ну не знаю, не знаю», – только что и молвил задумчиво Фиг. Он покачал головой, и было совершенно понятно, что-то такое он знает больше их или читал.

      По облезшей штукатурке ступенек крыльца полз муравей. Рядом пролетела ранняя бабочка капустница, взмахом своих крыльев свидетельствуя правоту нездешнего, но правильного писателя фантаста Бредбери о непрочности и изменчивости всего сущего и проявленного.

      На территории, примыкающей к лечебному корпусу, язык не поворачивается назвать её парком, валялись обломанные страшной силой деревья и ветки, кое-где чернели комья земли и белёсые корни, в отдалении уже трудились, собирая мусор такие же бедолаги. Жизнь налаживалась, постепенно входила в свою колею и длилась. Пора было приниматься за дело.

      «Ты вот что», – жёстко, не дождавшись ответа, завершил наконец-то перекур Меркулыч, встал. «Никому больше об этом не рассказывай, ну про давешних артистов, и ты – Фиг». Добавил, после короткой паузы опешившим слушателям.

      «There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy».

      «Ну, ни… себе», – только и выдохнул Фиг, – «Гамлет».

      Работали целый день. Таскали ветки, возили тачки с мусором и землёй, копали. Говорили только по делу и ночного случая не касались. Отобедали бледной болтанкой неизвестного происхождения с запахом мяса и на второе – слипшейся перловкой. Но хлеб был на удивление мягким и даже душистым, чаёк не окончательно разбавлен, а перекуры вовремя.

      Сумерки пришли, когда с удовлетворением осмотрев закреплённую территорию Меркулыч пошёл доложить о выполнении работ, строго наказав болезным дожидаться его возвращения на ступеньках того же исторического крыльца.

      От непривычного тяжкого физического труда у старого наркомана Фига (Филатова Игоря Геннадьевича по паспорту, утерянному ещё лет эдак восемь тому) болела сломанная давно и плохо сросшаяся нога, ныли руки и спина.

      Он прислонился к прохладному каменному боковому обрамлению лестницы и прикрыл глаза, хотя солнца, по-весеннему яркого в это время года сейчас видно за тучами не было. Как ни странно, из головы не уходил, рассказ Палыча о странном ночном визитёре, но и заводить разговор вновь на эту тему, не хотелось. Оставалось одно – переваривать все в себе, благо привычка к этому, привитая заботливым персоналом за пять с лишком лет пребывания на Горгофе, как он величал лечебницу, была, была.

      Палыч же сидел рядом просто, ни о чем не думая, ко всему