И все же…. Кристофер Хитченс

недолгой жизни обреченного юноши в напоминающей «Расемон» манере, самым озадачивающим образом пребывают в «своем времени».

      Доставляющие равное удовольствие элементы времени и героизма фактически сливаются в самом общем определении как самого романа, так и его автора – байронизм. И такое уподобление, без всяких сомнений, справедливо. Ранняя русская литература была тесно связана с европеизирующей и либеральной тенденцией «декабристской» революции 1825 года, горячо поддержанной и Пушкиным, и его наследником Лермонтовым. А подражание восставших духу Байрона по глубине и размаху было почти культовым. В 1832 году Лермонтов даже опубликовал короткое стихотворение «Нет, я не Байрон»:

      Нет, я не Байрон, я другой,

      Еще неведомый избранник…

      Я раньше начал, кончу ране,

      Мой ум немного совершит…

      В двух последних строках слышится предвидение – почти страстное желание – ранней и романтической смерти. А в 1841 году, за несколько месяцев до смерти, Лермонтов пишет стихи еще более пророческие:

      В полдневный жар в долине Дагестана

      С свинцом в груди лежал недвижим я;

      Глубокая ещё дымилась рана,

      По капле кровь точилася моя…

      Дагестан, как Чечня и Осетия, территории Южного Кавказа[73], которые в то время покорял и подчинял царизм. (Это был русский участок описанной позднее Киплингом «Большой игры», простиравшейся до северо-западной пограничной провинции Индии и Афганистана.) Лермонтова дважды ссылали служить на Кавказ в наказание. В первый раз он оскорбил власти стихотворением на смерть погибшего в 1837 году на дуэли Пушкина, обвинив царский режим в травле поэта. Во второй раз он попал в беду из-за того, что сам дрался на дуэли с сыном французского посла в Санкт-Петербурге. В 1841 году на Кавказе недалеко от того места, где дрался на дуэли его «Герой нашего времени» Печорин, Лермонтов сошелся в следующем поединке с офицером-однополчанином и погиб на месте. Эту одержимость дуэлями и возможным самопожертвованием Набоков называет трагической, поскольку, по его выражению, «сон поэта сбылся». Что ж, тогда тем более нам во что бы то ни стало необходимо как можно больше знать о тогдашних реалиях.

      Как и у Байрона, в жилах Лермонтова, потомка наемника XVII века Джорджа Лермонта, текла шотландская кровь. (Сам Пушкин был отчасти эфиопом по происхождению, поэтому мультикультурализм и многонациональность сыграли свою роль в развитии русской литературы; кроме того, в те времена своего рода золотым стандартом был также сэр Вальтер Скотт, и именно его «Шотландских пуритан» Печорин читает в ночь перед дуэлью.) На страницах «Героя нашего времени» Лермонтов постоянно возвращается к Байрону. У близкого друга Печорина, доктора Вернера, «одна нога… короче другой, как у Байрона». О главном предмете ухаживаний, княжне Мери, с восхищением сказано, что она «читала Байрона по-английски и знает алгебру». (Большинство русских той эпохи читали Байрона во французских переводах.) В меланхолическом настроении

73

На самом деле это регион Северный Кавказ. – Прим. ред.