Исчезнут, как птицы. Виктор Николаевич Никитин

вроде «цин» какой-то.

      – Тетрациклин?

      – Не-е…

      – Левомицитин?

      – Не то.

      – Калия оротат? – Пошёл перебирать, обгладывая куриную ножку. Можно и посолить. Даже нужно. – Кола Брюньон?

      – Не, не помню… Всё, капут. – Она развела руками. – Да ты потом почитаешь!

      – Ладно, – сказал он, целую гору еды разворачивая нетерпеливой вилкой, ложкой, рукой. Хорошо ему кушалось, плотно. Столько тут всего было понастроено, ладно так, по-бабушкиному, в таких слюноотделительных сочетаниях перемешано! Сначала борщ, который «губы не морщь», потом курица с золотистой, хрустящей, поджарившейся корочкой, рис крупный, белой горкой уложенный, а сверху зелёным горошком присыпанный, лучок тут же зелёными стрелками вытянулся, и к ним ещё, отрезая то пластичек сыра, то дрездочку огурчика, в конце концов, компотом сладким запивая из сухофруктов, там яблоки, груши, и – вот те раз! – пирожное под завязку. Очень даже славно. Внук аж запыхался.

      – Ну что, выпьем? – предложил он, вытирая губы. – Где же кружка?

      – Зачем?

      – Сама же говорила: праздник. И сердцу будет веселей!

      Сердцу было не то что бы не весело, а как-то жалко предыдущего потраченного времени, искало оно не лёгкого, бесшабашного выхода, а входа в некий интимный утолок, который был бы для Гостева приятным и спокойным ложем. Где искать его? Куда обратить свой взор? В книгу. В книгу? Разумеется. Это могла быть его комната, там можно отлежаться два дня: сегодня и завтра, а потом на работу снова.

      Кружка не кружка, а рюмашку самую малую Гостев на себя принял ради праздника. Бабушка не стала. «Крепкая. Голова от неё будет болеть». Ушла к себе. Но водка оказалась мягкой. Ещё раз Гостев прищемил себе горло то ли тридцатью, то ли пятьюдесятью граммами той самой, что горькой должна быть. И тут бабушка вернулась.

      – Да вот ещё что… Звонили!

      Гостев обернулся.

      Она стояла в глубине коридора, не дойдя до дверей кухни, взявшись одной рукой за ручку двери в ванную, а другую подняв, и словно грозила ему пальцем, с хитрым выражением лица, в котором прочитывались и интересная новость для Гостева и некоторое ему предостережение.

      – Зво-ни-ли! – сообщила торжественно.

      – Что – «звонили»? – не понял Гостев.

      – Я не знаю, что звонили, а только сказали, что по поводу, говорят, его сына.

      – Какого сына?

      – Вот не пойму. – Она ладошкой провела от полуоткрытого рта к подбородку, собрав её в горсть. – Если Петра Трофимовича сына, то это тебя, значит?

      – Голос чей? Мужской, женский?

      – А кто их теперь разберёт? Так одеваться стали. Все одинаковые.

      – Я же про голос спрашиваю!

      – А хоть и про голос. Иной раз с таким крокодилом разговариваешь…

      – Ладно, – прервал её Гостев. – Сколько их было?

      – Кого? – удивилась она.

      – Ну кто «звонили»?

      – Один и был.

      – А говоришь «звонили»…

      – Ну да. Нешто я уже не соображаю ничего? – обиделась она. – Не приходили же, а звонили. По поводу, говорит, его сына… А что такое «по поводу»? Поди разбери!

      – Так…