Исчезнут, как птицы. Виктор Николаевич Никитин

Лёва-Лев обретёт устойчивый путь и затеряется в гвалте неряшливого уличного пейзажа, краски к которому выдавливались из тюбиков ногами многочисленных прохожих. Ещё несколько влажных секунд, горячих нетерпеливых мазков, крупная рябь перед глазами и последняя, почти случайная прорисовка деталей, наугад, полувидно, полунет полу пиджака, отвёрнутую ветром, слегка пузырящуюся спину Шкловского, седой снежок волос, рассыпавшийся над головой, руку, сжавшую факел, пламя, букет горячей признательности и щедрой любви – это уже напоследок, потому что невероятной силы людская волна, хлынувшая с противоположного берега (он свернул к светофору), накрыла его как раз на пешеходной зебре, а когда отхлынула она, унося с собой раздавленные, использованные тюбики, то обнажила дорогу, сразу же занятую нетерпеливым потоком машин.

      Не успел Гостев дух перевести, как почувствовал, что его тянут за рукав. Он обернулся и увидел невысокого запыхавшегося мужчину. Очень замусоленный был гражданин. Сразу видно, приезжий, а то ещё что-нибудь похуже. Колкие островки небритости по щекам и шее. Лицо пропавшей желтизны, той лекарственной желтизны с коричневатым оттенком, что пропитывает пузырёк с таблетками, которые уже не вернут лицу цвет здоровья. В телогрейке и чёрной, заношенной ушанке. Похожий на ходока. В тяжёлых кирзовых сапогах. Он спросил: «Где тут можно?..» – и выразительно щёлкнул по кадыку. «Не знаю…» – сглотнул растерявшийся Гостев. Ходок взглянул, прищурившись, мимо Гостева, поверх городских крыш – в глазах жажда, долгий пыльный путь, желанное всё дальше, где-то там ещё впереди можно попытать ему счастья. «Эх!» – вздохнул он в сердцах и двинулся по прочерченной угнетённым взглядом дороге. «Тоже Сахара», – то ли пробормотал, то ли подумал Гостев. Что-то тут для него было знакомое; наверное, пыль на лицах таких вот щелкунчиков по горлу. Неожиданно вспомнил: перебинтованные, грязные пальцы, зажавшие мятую папиросу. Это было недавно. Такой же точно тип остановил его на улице и попросил двадцать копеек. В больничку, говорил, еду. Не в больницу, госпиталь, поликлинику или медпункт, а именно так: в больничку, – пряча глаза, шмыгая носом. Гостев отчего-то смутился и полез в карман за монетой. В больничку, твердил нуждающийся, в больничку еду. А не он ли это? Вылечился и теперь иного жаждет?

      Какие подробности… Никогда Гостев его больше не увидит (ну а вдруг? – толкнулось в нём, и потом: зачем это «вдруг»?), а вот, однако, зачем-то он ему попался, так чтобы отметиться на его пути, как, впрочем, и следующий представитель загадочных уличных кругов.

      Гостева остановили слова, произносимые терпеливо поучающим и смиренным тоном. Это были пространные и безадресные, совершенно в пустоту, мимо прохожих, не обращающих на него никакого внимания, рассуждения стоящего в одиночестве посреди тро-туара человека, которые Гостеву выпало прослушать с нарастающим удивлением. «… Различия в физическом строении обуславливают и различия в восприятии внешнего мира. То, что ты сос-тавляешь, твоё