Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела». Братья Швальнеры

всего были муки совести, которые испытывал Георгий после убийства отца. Я старалась убедить его, да и сам он понимал, что иного выхода у него не было – если бы отец отдал его властям, то его ждала бы смертная казнь. Знай я о том, что любимый умер из-за меня, смогла бы ли я жить на этом свете? Ясно, нет. Так что же? Закон природы в том, что нужно отдать меньше, чтобы сохранить больше. Наши солдаты гибнут на войнах ради того, чтобы спасти жизни своих земляков – куда более многочисленных, чем ратное войско. Убив одного человека, пускай даже и самого родного, Георгий тем самым спас две жизни – свою и мою. Я не переставала ему это говорить…

      – …Я это прекрасно понимаю…

      – А что тогда? Что заставляет тебя так гореть? Тоска по родителю? Так ведь и мне не легче – мои мать с отцом хоть и живы, а ведь не встретимся уж до гроба, и оттого не менее, а даже более тоскливо.

      – И не в этом дело тоже. Пойми – я убил отца. Отца, который воспитывал во мне исконно сербские черты, выпестовал уважение к родине, любовь к природе, почет к старшим. И все то, что я назвал, умерло вместе с ним во мне. Конечно, не сразу я забуду те уроки и правила, которые он мне внушил, но своим выстрелом я разжег тот пожар, который уничтожит во мне все человеческое. Убить человека и убить отца – вещи разные…

      – Но ведь никогда дети не живут ради своих родителей. Потому и умирают предки раньше потомков, и это правильно, и так будет всегда.

      – Ты права. Но дело в том, что родители живут ради детей. Ради их блага и уж никак не ради того, чтобы пасть от их же пули по их же блажи. И потом… есть еще одно обстоятельство, которое тяготит меня куда сильнее смерти отца. Народ. Мой народ. Как я взгляну ему в глаза? Что скажу? Какие слова найду в оправдание? Не сказать ли мне, что мое желание и похоть отправили старика Петра на тот свет? Какие найти слова, чтобы оправдаться хоть как-то, хоть перед живущими, не говоря уж о Высшем Суде, чтобы не провалиться от стыда и презрения сквозь грешную землю?..

      Последнее его выражение я осознала не сразу.

      – Ты… ты собираешься глядеть в глаза своему народу? – спросила я с робостью и смущением, но втайне – с радостью. Неужели он подумывает о возвращении? Меня, как видно глупую женщину, тешила мысль о том, что мы можем вернуться – даром, что ему придется отправиться на каторгу, сейчас и она мне казалась не такой страшной, как разлука с отчим домом.

      – Человек связан с родиной, где бы он ни находился. Он пупом прирастает к той земле, что его родила – и потому не знает история, чтобы беглец или блудный сын не возвратился в кои-то веки в родные пенаты. Возвращению быть, это факт. И я молю Бога, чтобы случиться ему при нашей с тобой жизни, ведь хоть мертвые сраму не имут, а говорить о прощении и вине им все же тяжелее, чем живым…

      Слова его повергли меня если не в уныние, то в непостижимые размышления – где было так далеко ходить в мысленных