Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела». Братья Швальнеры

хотя мы всего лишь часть империи турок. Но этим они злят последних. И те вот-вот начнут выказывать недовольство, закрыть глаза на которые султан тоже не сможет. Вот и окажется он меж двух огней, и выбор сделает явно не в пользу сербов – остальная империя ему больше и дороже. Тут-то мы и поднимем голову. И вспомним и битву на Косовом поле, и века рабства. Не будет тогда народному гневу предела…

      Когда он произносит эти фразы, лицо его словно бы загорается. Он розовеет, его сильные, не по годам крепкие кулаки сжимаются, желваки играют на лице. Мне становится не то, чтобы страшно – я знаю, что меня он не обидит. Я испытываю то первозданное, животное чувство преклонения перед мужчиной, о котором все время говорит мой отец и которое отказывается признавать моя мать. Я робею перед ним, но мне нравится эта робость, она меня манит, мне не хочется гасить этот огонь внутри себя, который от встречи к встрече разгорается все сильнее.

      И это замечает отец. Ему это не нравится.

      – Скажи-ка, – говорит он мне, – что это между тобой и юным Георгием, сыном Петра?

      – Ничего, – говорю я и непроизвольно прячу глаза. Зачем я это делаю, ведь между нами правда ничего не происходит. Так чего мне стесняться? Но это как-то само получается. Отец, понятное дело, начинает что-то подозревать.

      – Так уж и ничего! Ты вот что – ты думать о нем забудь. Он тебе не пара. Во-первых, мы родня, хоть и дальняя, а все же. Мало ли славных родов пресеклось подобным образом – когда отпрыски вступали в сношения между собой, не заботясь о потомстве, которое сплошь состояло из уродцев! Во-вторых, он беден. Я подыщу тебе достойную партию…

      Тут как всегда вмешивается мама.

      – Кого ты имеешь в виду? Неужто молодого Кеттеля? Турка? Совсем с ума сошел? Родную дочь отдать за инородца и иноверца! Да еще черного как смоль!

      Я непроизвольно улыбаюсь, предвкушая праведный гнев отца.

      – И что? С лица воду не пить! Смотри-ка на нее! А отдать дочь за проходимца, за нищего – лучше что ли?

      – Куда тебе столько денег? В могилу с собой всего не заберешь!

      – Не учи мужа! Если надоела такая жизнь – вон отсюда, я не держу.

      Но уходит сам. Тут, пользуясь нашим уединением, мать не преминет вставить свое слово:

      – Отец хоть и жесток не в меру, но прав. Не смотрела бы ты на Георгия…

      – Да я и не смотрю на него!

      – Сама себя обманываешь. Глаза-то не спрячешь! Вон как светятся. Понимаю, и красив, и умен, издалека видно, только отец снова прав – с лица воду не пить. Не с лицом жить, а с человеком…

      – А что, если он человек хороший?

      – Это ты как поняла?

      – Мы разговариваем, и очень долго всякий раз, как он приходит. Мне кажется, плохой человек не смог бы так рассуждать.

      – Эх, дочка… Слова – такой брен, что по ним понять нельзя, мужчина ли говорит или женщина, не то, что уж определить характер человека…

      Я не согласна с матерью –