Грибы – братья меньшие (сборник). Альберт Карышев

лесу втроем, мы с женой и сыном стали оглядываться по сторонам, аукать и прислушиваться. Халиль не отзывался.

      Больше всех встревожилась Вера.

      – Не случилось ли чего? – сказала она.

      Я ответил, что случиться ничего не могло. Халиль спокойно сидит где-нибудь, отдыхает, просто нет у него сил подать голос. Пойду поищу его.

      – Папа, я с тобой, – сказал сын.

      – Хорошо. Пусть мама отдохнет, а мы по лесу порыскаем. Думаю, сейчас же разыщем твоего приятеля. Недалеко еще ушли.

      Мы с Александром вернулись метров на сто назад и наперебой закричали:

      – Халиль! Мистер Халиль! Ау!

      Довольно скоро араб откликнулся, жалобно, но многословно:

      – Здесь я! В кустах! Я догоню!.. Пальку себе нашёль! С палькой пойду, как Саша советоваль!.. Сапоги исправляю! Неправильные! Плёхо сшиты!..

      Пошли на голос. Раздвинули кусты. Халиль, разутый, в одних носочках, сидел на земле с краю оврага, а возле него, опасно наклонившись, стояла корзина с грибами. Держа сапог у живота, он тупым ножом, который мы ему дали подрезать грибы, пилил голенище от кромки к головке. Другой сапог, уже распиленый, валялся рядом.

      – Что вы делаете?!

      – Исправляю!.. Икры больно!

      – Так это же мои сапоги, а не ваши! Как вы можете чужую вещь кромсать?

      – Я понимаю! Извините!..

      – Все дело в том, – процедил я, сдерживая зубовный скрежет (ох, и жалко было любимые сапоги!), – что голенища, уважаемый мистер Халиль, вам не тесны, а наоборот, слишком просторны! Ноги у вас тонкие, понимаете? Как спички ноги! Голенища лупят по икрам на ходу, вот и натирают их! Зачем же резать?

      – Ай-яй-яй! – сказал Александр.

      Надув губы, Халиль обулся и отогнул разрезаные голенища чуть не до самых головок. Уже не спрашивая разрешения, я взял его корзину с грибами. Араб попытался встать, опираясь на палку, но не смог. Александр наклонился и подставил шею под его руку. Я посоветовал египтянину бросить костыль и подставил шею под его вторую руку. Мы повели гостя медленно, осторожно, как раненого с поля боя, и не без труда доставили к Вере. Она еще раз перевязала болячки Халиля, приговаривая:

      – Ничего, ничего, миленький, потерпите! Дома я ваши мозоли целебной мазью помажу, и сразу все пройдет!..

      Приближалось шоссе. Рокот моторов доносился до нас и раньше, издалека, но тогда мы думали, что слышим пролетающие где-то самолеты. Мы оживились, ободрились, но прибавить шагу нам не удалось: Халиль не мог двигаться быстрее, хотя и очень старался, Разрезанные голенища, цепляясь друг за друга, мешали переступать его и без того заплетающимся ногам. Он скинул сапоги, взял их под мышку и пошел в одних носках. В красивые его носки были заправлены мои потертые выцветшие брюки. А солнце, утрачивая золотую лучистость и тускнея, все больше склонялось к горизонту. Оно, наверно, зависло над Владимиром, и держать на него уже не имело смысла. Мы взяли в сторону, на фырчание моторов и шелест колес. Еще через полчаса миновали последний ряд деревьев, свалились в кювет и, собрав последние силы, вылезли из кювета. Глянули на дорогу – автобусной остановки не видать, посмотрели