Прошедшие войны. II том. Канта Хамзатович Ибрагимов

Испугавшись резкого движения человека, ушла на дно лягушка, оставив после себя коричневый, илистый след. К обеду заголосили петухи, из окна столовой весело запел патефон, по каменистой площади, развозя служащих на обед, зацокали копытами лошади, заскрипели колеса бричек, важно просигналила машина первого секретаря райкома.

      Рядом с Цанкой остановилась пожилая женщина, с участием посмотрела на него.

      – Тебе плохо, молодой человек? – спросила вежливо она.

      Цанка мотнул головой.

      – Ты очень бледный! Может, помочь чем? Я здесь живу.

      – Спасибо, нана, – поблагодарил он женщину, тяжело встал, пошатываясь, двинулся домой, в родное село.

      На окраине Ведено Цанка остановил конный милицейский патруль. Допрашивали, откуда и куда идет, долго изучали предъявленную Арачаевым справку.

      – Так, значит, только из заключения вернулся? – спросил один усатый, видимо, старший, чуть погодя продолжил. – Надо пройти в райотдел для выяснения.

      Арачаев ничего не сказал, всем видом показал полную покорность и безразличие. Милиционеры замешкались. Один из них спешился, подошел к Цанке, шепнул на ухо:

      – Что ты как бестолковый – дай на лапу и иди себе с Богом.

      – Нет у меня денег, – врал возмущенно Арачаев.

      – Чего разорался, – толкнул его в бок милиционер, – а хоть курево есть? – при этом слегка стукнул по оттопыренным карманам штанов.

      Цанка потной рукой полез в карман, нехотя достал папиросы.

      – Хм, денег нет, а курит папиросы… На, бери свою писульку и больше на пути не попадайся.

      – Хоть одну оставьте, – попросил Арачаев.

      – Тебе вредно, вон посмотри, какой худой и бледный.

      Милиционеры засмеялись, поскакали в центр села. Сквозь желто-серую поднятую лошадьми пыль Цанка долго провожал их взглядом: уж больно похож был один из коней на его родного жеребенка.

      – Сволочи, – прошипел он в гневе и тронулся под палящим солнцем дальше.

      После обеда зной усилился – стал нестерпимым, удушающим. Плотное, густое марево тяжелой дымкой окутало горы, ущелья. Небо стало белесо-голубым, непроницаемым. Жгучий воздух не позволял глубоко дышать, не наполнял кислородом слабые легкие Цанки. Тем не менее он шел, не останавливаясь, весь в поту, дряблый, измученный. Одна мысль ублажала его сознание, придавая сил и энергии: он твердо знал, что кавказский зной – это сплошное удовольствие и роскошь по сравнению с колымскими морозами. И жизнь на Кавказе – рай в любую погоду, просто эти большевистские подонки превратили весь этот мир в неволю, создали рай для себя и своих прислужников, а остальных нещадно стали эксплуатировать, преследовать, добивать морально и физически. Пытались вселять в умы людей рабское повиновение и преклонение. Работать можно и даже нужно, а вот думать нельзя. Все за тебя продумано, решено, намечено, но не сделано. Делать должен ты, и очень хорошо, и при этом не предъявляя особых претензий и требований.