Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник). Тахира Мафи

желаю, чтобы на меня таращились.

      Моя работа – руководить ими.

      Меня ранили, но это не смертельно. У меня масса дел, и я с ними справлюсь.

      Рана скоро забудется.

      Ее имя никогда больше не прозвучит.

      Сжимая и разжимая кулаки, я иду в сторону зала «Л». Раньше я никогда не задумывался о том, какие длинные здесь коридоры и как в них много солдат. И негде спрятаться от их любопытных взглядов, в которых сквозит досада, что я не погиб. Мне даже не надо смотреть на них, чтобы узнать, о чем они думают. Но осознание того, что у каждого из них на уме, лишь придает мне решительности в стремлении прожить очень долгую жизнь.

      Я не доставлю им удовольствия увидеть меня мертвым.

      – Нет-нет.

      В четвертый раз я взмахиваю рукой, отказываясь от чая и кофе.

      – Я не употребляю кофеин, Делалье. Почему вы всегда настаиваете, чтобы мне его подавали?

      – Полагаю, я всегда надеюсь, что вы передумаете, сэр.

      Я поднимаю на него взгляд. Делалье улыбается странной, какой-то дрожащей улыбкой. Я не совсем уверен, но мне кажется, что он так пошутил.

      – Почему же? – Я тянусь за кусочком хлеба. – Я вполне могу оставаться бодрым. Только идиот полагается на энергию, заключенную в бобах или листьях, чтобы не заснуть средь бела дня.

      Делалье уже не улыбается.

      – Да, – говорит он. – Разумеется, сэр.

      Он склоняется над тарелкой. Я вижу, как его пальцы отодвигают чашку с кофе.

      Я роняю хлеб на блюдо.

      – Вы не должны, – обращаюсь я к нему, на сей раз спокойным тоном, – так быстро соглашаться с моим мнением. Защищайте свою точку зрения. Формулируйте четкие и логичные доводы. Даже если я возражаю.

      – Конечно, сэр, – шепчет он. Несколько секунд молчит. Но потом я замечаю, как он снова тянется за кофе.

      Делалье.

      Он, пожалуй, единственный, с кем можно поговорить.

      Изначально он был отправлен в этот сектор моим отцом, и с тех пор ему приказано оставаться здесь до истечения срока службы. И хотя он старше меня почти на сорок пять лет, он настаивает на том, чтобы быть у меня в подчинении. Его лицо мне знакомо с детства, он очень часто появлялся у нас дома, участвуя в многочисленных совещаниях задолго до того, как Оздоровление пришло к власти.

      В нашем доме эти совещания шли бесконечной чередой.

      Мой отец все время что-то планировал, проводил обсуждения и какие-то тайные переговоры, к которым меня не допускали. Участники этих совещаний сейчас правят миром, и, когда я смотрю на Делалье, я всякий раз удивляюсь, почему он никогда не стремился к командным высотам. С самого начала он был частью этого режима, однако создается впечатление, что он будет довольствоваться своим теперешним положением до самой смерти. Он предпочитает оставаться в тени даже тогда, когда я даю ему возможность высказаться; он отказывается от повышений, даже если я предлагаю ему куда большее жалованье. И в то время как я ценю его верность, его преданность действует мне на нервы. Кажется, он не хочет расставаться со