Там, вдали, за… Повесть и рассказы. Сергей Чевгун

ессору умиротворение и покой, давно уже ставшие редкостью для жителей миллионного города. И это – не считая витаминов, столь необходимых работникам умственного труда.

      А дом? Вместительный и уютный, он привлекал добротной верандой, где прекрасно работалось по утрам. Словам было тесно, а мыслям – просторно. И всегда под рукой – свежезаваренный чай или хороший кофе.

      По вечерам супруга профессора, Нина Андреевна, зажигала на веранде лампочку под старомодным вязаным абажуром, и тотчас на огонек начинали слетаться соседи – посидеть с умным человеком, обсудить последние новости, а то и сыграть партию в шахматы. Чаще других у Рябцева гостевал Борис Гулькин, автор десятка книг и неутомимый соискатель всевозможных литературных премий.

      Вот и сегодня, не успела Нина Андреевна щелкнуть выключателем, как во дворе мягко шлепнула калитка, и сквозь сумеречное окно Рябцев разглядел характерный череп писателя Гулькина, живо напоминавший головку орудийного снаряда. А через минуту писатель уже заходил на веранду, одновременно здороваясь с хозяйкой и вежливо прикрывая за собой дверь. В руке он держал почти полную бутылку из-под «Боржоми», цепко ухватив ее за пластиковую талию.

      – Не помешал?

      – Что ты, Борис! Проходи, садись, – мужчины привычно обменялись рукопожатием. – А мы как раз повечерять собрались, присоединяйся.

      – Спасибо, не откажусь.

      Гулькин осторожно присел на табурет, застенчиво погладил ладонью череп без малейших признаков растительности. Бутылку писатель по-прежнему держал в руке, не решаясь, как видно, выставить ее на стол.

      – А я новый роман закончил, – несколько смущаясь, сказал гость. – Полгода на него угробил. А нынче на рассвете последнюю главу дописал. Ровно в четыре часа, как в песне поется. Нарочно на будильник посмотрел! Так что не обессудьте: по этому поводу полагается.

      И здесь Гулькин наконец выставил бутылку на стол, посчитав вступление законченным.

      – Не иначе как на вишне настаивал? Небось, и лимонную корочку для запаха добавлял? – живо заинтересовался Рябцев, выказывая глубокое знание предмета.

      – Все точно, из вишни. И корочку добавлял. Ох, и забористая же, чертовка!

      – Это хорошо, что забористая. Из сливы один компот получается, – пробормотал Рябцев, близоруко прищуриваясь на мутноватый напиток. И покосился на супругу. – А может, лучше коньячку? У меня ведь тоже подходящий повод для этого найдется.

      – Неужели решил прозой заняться? И много уже написал? – заметно обеспокоился Гулькин.

      – Ну что ты, Борис! Какая там проза?.. Статья в журнале вышла. Как раз вчера свежий номер получил.

      – О чем статья, интересно?

      – Да так, – Рябцев ловко разливал коньяк по рюмкам, в то время как Нина Андреевна щедро накладывала гостю салат. – Покопался в архивах, в наш краеведческий музей заглянул… А о чем нам, историкам, писать, как не о прошлом? В общем, ничего особенного, – заключил Рябцев, придирчиво оглядывая стол. – Но повозиться над статьей пришлось, не скрою.

      Рябцев скромничал. Статья была чудо как хороша. В ней всего было вдоволь: и мыслей о патриотизме, и рассуждений о молодежи, да и для ветеранов войны тоже нужные слова нашлись. Стоит ли говорить, что публикация вызвала в определенных кругах большой шум, особенно среди тех научных мужей, с кем Рябцев, изредка наезжая в столицу, предпочитал не здороваться.

      – За статью сам Бог велит пару капель принять, – облегченно подхватил Гулькин. – Выходит, не зря я сегодня к вам в гости заглянул, словно как чувствовал.

      К предложению принять пару капель Нина Андреевна отнеслась с пониманием, да и сама пригубила рюмочку – для аппетита. Впрочем, сидела она за столом недолго и вскоре ушла в дом, не забыв лишний раз напомнить супругу о его коронарных сосудах.

      А на веранде все пошло своим чередом, как оно и водится у гостеприимных интеллигентов. Рябцев на правах хозяина налил еще по одной. Понятно, что закусили. А там дело и до творчества писателя Гулькина дошло.

      – И как же твой новый роман называется? Или это пока секрет? – профессор покосился на дверь, за которой скрылась супруга, и достал початую пачку «Винстона». – Подымим, пока моя благоверная отдыхает?

      – Не откажусь. Только я больше к родным привык, – Гулькин покопался двумя пальцами в нагрудном кармане рубашки и выудил изрядно помятую сигаретку местной табачной фабрики. Прикурил, задумчиво пыхнул раз-другой, стряхнул серую кучку в любезно подставленную пепельницу. – А роман я решил назвать просто: «Осмысление». Как думаешь, сгодится?

      – А почему бы и нет? Хорошее название. И о чем же роман?

      – Как – о чем? О войне, конечно. Или ты забыл, в каком мы городе живем? Да здесь же каждый камень героические годы помнит!

      Здесь Гулькин припустил столько пафоса в голосе, что самому стало стыдно. Изрядно смутившись, он взял бутерброд и стал неторопливо его жевать, уткнувшись взглядом в столешницу. Что же касается Рябцева, так тот и бровью не повел. Признаться,