Папа! Папочка! (сборник). София Привис-Никитина

не так! Что-то с ней не так!» – стучало молоточком в Вериной голове. Вера вспомнила финский Поркула, холодную съёмную квартиру.

      Солохе не было и года, но она уже просилась по ночам на горшок. Поскольку в доме было холодно всегда, Вера ставила детский ночной горшок на плиту вверх тормашками, чтобы не сажать ночью ребёнка на студёную ночную посуду.

      Ночью захныкала Солоха, Веруня прошла к печке за горшком, потрогала его за ручку – тёплая. Усадила верхом девочку, прислушалась – зажурчало, стала снимать ребёнка с горшка. Ребёнок не снимался, сидел, покрякивал недовольно, но с горшка не снимался.

      Вера буквально сдёрнула с него в отчаянии Солоху, поглядела и ахнула! По диаметру горшок был обвешан Солохиной кожей, а на попе горел ярко-красный ожоговый круг! Ребёнок молчал и буквально засыпал в её руках.

      «Даун!»! – сделала вывод Вера. Наутро пришёл с судна Лёва, увидел попу своей ненаглядной дочери, выслушал Веруню, но воспринял всё спокойно: низкий болевой порог, здоровая психика-всё нормально.

      Ребёнок, действительно, нормально развивался, был смышлёным, даже слишком смышлёным! Но вот он сидит сейчас рядом с ней напополам разрубленный, зашитый-перешитый и торгует себе мороженое – две порции!

      Боже, что теперь будет с Лёвой? Нет! Его сердце не выдержит! Как она ему предъявит такую дочь? Что скажет в своё оправдание? Он ведь в жизни ей не простит этого изуродованного лица! Господи! А Солоха! Как жить ей с этим расплывшимся по лицу носом? И опять сердце заходилось горем и тоской.

      Дома Солоха подлетела к зеркалу, глянула и отшатнулась – оттуда из зазеркалья на неё смотрела страшная разбойничья рожа туземца с приплюснутым и съехавшим на сторону носом. Выйти с таким лицом на улицу не представлялось возможным.

      – Мама! Перевяжи меня! – попросила Солоха. И Солоха была забинтована поперёк лица, и вот с этой повязкой пониже глаз и выше губы она отправилась рассказывать соседям о горькой своей судьбинушке, обошла всех и направилась к хромой Наташке.

      На крылечке сидела красивая утончённая Наташкина мама.

      – Здрасти! – поздоровалась томно Солоха, – а хромая выйдет?

      – Нет, девочка, Наташа не выйдет, она наказана. Иди домой, деточка, ты к нам лучше не ходи! Видишь, какой Наташа оказалась жестокой и нехорошей девочкой! Ступай домой, ступай…

      – Так я же уже не обижаюся, мне и не больно вовсе, пусть хромая выходит, не бойтесь, я драться не буду.

      Женщина вскинула голову, посмотрела на Солоху с ненавистью и тоской, и трясясь в беззвучном плаче ушла с крыльца в дом.

      Встречали папу мама с Валеркой. Солоху оставили дома на растерзание любимому и такому жестокому Димочке.

      Димочка натащил целый дом друзей и пытался сделать достоянием гласности Солохино уродство. Он бегал за ней по дому, пытаясь стащить с неё маскировочную повязку.

      Солоха верещала, как резаная, убегала, пряталась, плакала, умоляла, наконец, забилась под мамину-папину кровать и выглядывала оттуда загнанной мышкой.

      Димка прыгал у кровати,