Змеиная кожа. Повесть. Ольга Владимировна Покровская

в обиталище Руслана – и бабушке это было уже не нужно. Мама, папа, Алла – исчезли из ее представления о реальности, текла иная жизнь, и в ней не было места старым персонажам.

      Месяца через три явилась другая весть из дома. Коля, придя вечером, выглядел мрачным и встревоженным, косился на Надю странно, а потом, отозвав в сторону, сказал:

      – Не хотел говорить… Юлия Андреевна не звонила?

      – Нет, – отозвалась Надя безразлично. – А что стряслось?

      – Стряслось, да. Александр Михайлович пропал.

      – Как пропал? – не поняла Надя. В ее старом мире люди не пропадали, а обычаи нового она досконально не изучила.

      – Пропал, неделю нет. Всю кафедру на уши подняли, институт. Юлия Андреевна заявление написала в милицию. Никто ничего не знает, – и он виновато развел руками.

      Надя выслушала и сочла, что опять бессильна помочь и не стоит вмешиваться. Не верилось, что люди пропадают в никуда, – конечно, он найдется. Мало ли куда заносит. Хотя Александр Михайлович отличался аккуратностью, его звонки из контрольных точек происходили с пунктуальной точностью, но Надя выучила по себе, что бывают обстоятельства непреодолимой силы. Такая же непреодолимая сила мешала ей бежать сломя голову к маме, помогать и поддерживать, и она не ощущала сил для поддержки. Скорее ее вмешательство грозило Юлии Андреевне добавлением трудностей – и Надя, на минуту отвлекшись, впала в привычное оцепенение.

      Друзей на новом месте обитания не было, мимолетные Колины гости ее не замечали, и, когда они сталкивались в коридоре или в кухне, на их лицах читалось удивление. Даже общие знакомые не жаловали Надю, считая Колину женитьбу огромной глупостью. Иногда заходил Гриша, но Надя встречала его рыбьим хладнокровием, и он не обращался к ней, даже не говорил ни слова. Только двое уделяли ей внимание и иногда разговаривали, как с живым человеком. Один был Стас, молодой спокойный парень, некрасивый, с виноватым выражением лица, который периодически обитал у Коли по нескольку дней, когда надоедало общежитие. Несмотря на постоянно извиняющийся вид, он был уравновешен, правилен, и обращался к Наде, как к главной: может, помыть посуду? чего-нибудь принести? Второй был маленький подвижный Виталя, который напоминал Наде змею. Обычно он приходил, садился на подоконник, крутил игрушку – глазастого уродца, состоящего из деревянных шариков на резинках, – и пристально наблюдал за Надей, словно видел занимательное действие, а Надю отталкивал его взгляд, потому что в нем был вкрадчивый, ласковый, но чисто мужской интерес. Иногда он о чем-нибудь спрашивал, иногда давал советы, но все таким интимным тоном, что Надю передергивало.

      – Что ты на меня смотришь? – ежилась она и вздрагивала, как от холода.

      – Ничего, – отвечал он мягко. – Просто.

      – Я мужу пожалуюсь, – грозила она.

      Виталя легкомысленно отмахивался.

      – Брось, какой он тебе муж.

      – Нет, – твердила Надя упрямо. –