Из тупика. Том 1. Валентин Пикуль

Потому что здесь, во Франции, стране республиканской, существует свобода печати! Потому что я не желаю пораженческой окраски моих матросов! Потому что я не позволю пачкать честное русское имя…

      Найденов подумал и улыбнулся:

      – Что ж, по-своему, вы правы… Поддерживаю!

      Связавшись с Парижем, командир крейсера нашел поддержку и у графа Игнатьева, и у каперанга Дмитриева. Было сообща решено: неблагонадежных матросов – по усмотрению самого командира – списать подальше от корабля: в окопы!

      И вот перед Ивановым-6 лежит список – шестьдесят девять моряцких душ. Выбирай любого. Их надо вырвать с мясом и кровью из брони крейсера и пересадить в унавоженную войною землю. Рано утром Быстроковский по мятому лицу каперанга понял, что командир мучился всю ночь, занимаясь строгим отбором.

      – И сколько же мы списываем? – спросил он.

      – Никого не списываем. Двадцать девять человек я наметил было, но по зрелому размышлению… Никого не списываем!

      – Почему? – удивился Быстроковский.

      И получил честный ответ честного человека:

      – Жалко…

      Быстроковский был крут:

      – Одного типа вы мне все-таки подарите, пожалуйста!

      – Кого?

      – Есть такой… Александр Перстнев! Я уже обещал ему при всех, что он сгниет в окопах.

      – Ну… возьмите, – сказал Иванов-6 вздыхая и переправил писарям для приказа имя только одного человека.

      Шурка Перстнев подлежал списанию в дивизию латышских стрелков – в окопы под Ригой, куда ссылали всех матросов «политически неблагонадежных»…

      – А вы собираетесь обратно в Россию? – спросил Иванов-6 у следователя Найденова. – Ах, какой вы счастливец!

      – Нет, – отвечал ему Найденов пасмурно. – Меня граф Игнатьев срочно просит прибыть в Марсель.

      – А что там случилось?

      – В корпусе Особого назначения бунт: солдаты убили подполковника Маврикия Краузе[4].

***

      На прощание Шурка Перстнев сказал – загадочно:

      – Я вот под Ригу сейчас укачу, а вы не думайте, что здесь ничего не осталось. Я-то, может, еще и выживу. А вам бабушка надвое сказала. Тут такие домовые живут, под броняжкой, что проснетесь когда-нибудь на том свете…

      Впрочем, Рига ему только во сне показалась. Путь туда слишком долог. Через Францию, Англию, по Скандинавии – влетит он русской казне в копеечку. Не велик барин Шурка: подохнуть можно и во Франции, а потому он был зачислен в ряды корпуса Особого назначения, – далеко ездить за смертью не надо.

      Генерал Марушевский был возмущен:

      – У нас не погребная яма, чтобы сваливать сюда нечистоты. При формировании корпуса в России людей отбирали словно жемчуг. А теперь всю мерзость на нас спихивают. Хорошо! – решил Марушевский. – Отправьте этого матроса в самое опасное место, а именно – в команду штабс-капитана Виктора Небольсина.

      …Самое опасное место – Мурмелон-ле-Гран – зацветает пышными маками, в которых лежат зловонные трупы и звонко стрекочут кузнечики.

      Шурка добрался до позиций, присел

4

Обстановка в русском корпусе во Франции, сложившаяся к описываемому нами времени, прекрасно обрисована в книге «50 лет в строю» А. А. Игнатьева (тогда военного агента в Париже).