Последняя лошадь. Владимир Кулаков

из Египта уже сносно говорили по-русски, быстро прогрессируя в освоении языка. В этом им с большим удовольствием помогали все кому не лень. Их речь теперь являла собой синтез ранее заученных русских фраз, крепко подкорректированных студенческой жизнью в общежитии, с элементами лексикона торговок Тишинского рынка, вкраплений блатной фени и лучших шедевров шахтёрского мата. Педагогам то и дело приходилось деликатно объяснять египтянам. чего стоит говорить, а чего нет, и почему.

      Гуревич сейчас как раз занимался именно этим в окружении своих учеников. Беседа шла тихая и несколько напряжённая. Зиновий Бонич пытался объяснить значение очередной египетской скабрёзности, краснел, то и дело перебивал себя словами: «Как бы это вам попонятнее перевести?..»

      Фирс сидел за барьером манежа в свой любимой позе Наполеона, положив вечно ноющую ногу на соседний стул.

      – Максим, когда катаешь предмет через голову, отведи локоть. Па-аш, покажи!

      Пашка взял бубен и прокатил через свою голову.

      – Бестолковый! Прижимай кисть ближе к виску. Локоть повыше. Вот та-ак! Теперь он пусть попробует…

      Мохсен сходу повторил, что показал Пашка. Тут же стал отрабатывать, чтобы закрепить. Трудолюбием он отличался завидным. В этом плане египтяне были молодцы.

      Зиновий Бонич, когда репетировал с Мохаммедом и Али, старался как можно тщательнее подбирать слова, выговаривая их чуть ли не по буквам. В углу Земцева особенно не церемонились – некогда, жонглирование – дело быстрое.

      – Фирис Петровись, посмотрите! – Мохсен показал отрепетированную комбинацию. Затем следующую. Через несколько минут ещё одну. Он то и дело обращался к Земцеву со своим «Фирис Петровись».

      Пашка отозвал Мохсена в сторону и начал тихо объяснять, что, мол, имя Земцева тот произносит неправильно. Он, конечно, терпит, но обижается.

      – А как правильно?

      – Аферист Петрович!

      Пашка на всякий случай отошёл подальше. Через какое-то мгновение Мохсену захотелось блеснуть знанием настоящего имени Земцева, что он подчёркнуто громко, разборчиво и с радостью в голосе осуществил:

      – Аферист Петровись! Посмотрите!..

      В углу Гуревича замерли, на манеже воцарилась тишина. У Земцева глаза полезли на лоб.

      – Ты как меня назвал?

      Мохсен, окрылённый успехом, максимально чётко повторил:

      – Аферист Петровись!

      – Ах, ты турок бестолковый! – туфля Фирса полетела в сторону египтянина.

      Теперь пришла очередь Мохсена выпучить глаза.

      – Я не турок, я – араб! В натуре!

      – Уголовники! – следующая туфля Земцева полетела в сторону Пашки.

      Хохот едва не обрушил купол учебного цирка. Зиновий Бонич Гуревич вздохнул и отправился на очередные международные дипломатические переговоры по проблемам русского языка…

      Глава девятая

      Пашкину студенческую жизнь назвать сытой можно было с большой натяжкой. Стипендии циркового училища были крохотными,