Внучка берендеева. Третий лишний. Карина Демина

гостьею будешь…

      Старуха шкуру откинула и, глянув на меня – а глаза-то, что у рыбы, круглые да белые, – молвила:

      – Пресвятою меня звали, правда, давно сие было… так давно, что позабыть бы, но не позволено нам забывать.

      В хате потолок низенький, мне и не разогнуться, сетью затянутый. А с сети тое свисают, что трав пучки сушеных, что низки чешуи рыбьей, что хребты белые, обглоданные. Печка-мазанка в полкомнаты раскинулася, раскрыла черный зев, паутиною заросший. За нею горшок треснутый виднеется. Прислонилося к углу кочерга кривая.

      – Сядь, не побрезгуй. – Старуха смахнула со стола крошки.

      Кривобокий.

      И ни скатерки, ни рогожки даже. Голое дерево глядится сырым, и прикасаться к нему боязно. Но сон же ж… я помню, что сплю.

      Оттого и сажусь на чурочку, что стоит в хате заместо лавки.

      – Кваску не предлагаю. – Пересвята налила себе из кривобокого кувшина. – Племянник мой лепил… еще когда мастеровать учился, пусть примет Божиня душу его… про нас всякое сказывали. Знаю… и за годы-то языки наплели, напридумвали. Хочешь знать, как оно на самом деле было?

      Не хочу, у меня уж от знаниев лишних голова того и гляди треснет, что твой кувшин. Да разве ж выйдет отказаться от этакое чести? Коль уж тут очутилася, то буду слухать.

      А квас полился темный, духмяный.

      Правда, если прислушаться, то с рыбьим душком. Но что уж тут сделаешь? Вся их деревушка рыбою пропахла.

      – Началося все в стародавние времена, когда еще царствия Росского вовсе не было, а были лишь княжества удельные. И на каждом князь сидел. Важный, что петух в курятнике. Бывало, княжества всего – полторы деревни, и князь всех мужиков по харям их ведает, да что мужиков, каждая свинья ему знакомая, да только все одно носу дерет. Взденет шапку драгоценную, шабельку повесит, и все… князь он… а у самого портки драные. И не суть важно. Ходили князья друг ко другу, кто в гости, но больше – воевать. У соседа, если послабше стал, милое дело землицы отгрызть. А коль не выйдет, так хоть пограбить. Люду простому, сама разумеешь, тяжко приходилось. Что не лето, то хаты пожгут, мужиков посекут, девок, тех… на веселье… в зимку-то им чего, у них амбары полные, а люд мается, кто дубовую кору с мукой мешает, кто вовсе отходит тихо… и азары, конечне, те зело полюбили на земли этие ходить. А чего ж не сходить? Князья-то друг с другом собачиться гораздые, а пред азарами шеи гнут, откупаются… кем? А тем же людом простым…

      Квас она прихлебывала шумно, я ж сидела.

      Глядела.

      На паутину, на вязки трав, которые тронь и рассыплются прахом. И боязно мне было, что навек я в этое хате остануся, в этом сне.

      – Нашу-то деревеньку тоже палили… раз и другой… князья… потом азары прошли, но от них люди в болотах схоронилися. Оне-то огненного духу дети, воды страсть до чего не любят, и в болото по воле своей в жизни не полезли б… тогда-то и втемяшилося нашему старосте тогдашнему вовсе на болота переселиться. Мы-то болот не боялися, жили тут, если не от начала времен, то как предки нашие поселилися, то и жили… бабы вон за ягодою хаживали, мужики зверя били. Детвора и та знала, как