Модель Нового американского университета. Майкл Кроу

к учреждению Политехнического института Ренсселера в 1824 г. и Массачусетского технологического института в 1865 г. В то же десятилетие Йелльский и Колумбийский университеты введут в программу курсы инженерного дела[261]. По мысли Вейси, первым институциональным воплощением идеалов Закона Моррилла является Корнелльский университет; экономист же Генри Эцковиц выделяет два переломных момента в процессе преобразования исследовательских университетов в «предприятия экономического развития»: распространение академической модели, учитывающей интересы промышленности, началось с создания Массачусетского технологического института, после чего, в начале XX в., предпринимательская составляющая вошла в академическую культуру, закрепившись в гуманитарном учебном плане Стэнфордского университета[262].

      «Институциональная революция»: на пути к доступности и прозрачности

      Эгалитарные ценности американской республики способствовали появлению ряда институтов, выступающих противовесом историческим классовым привилегиям, характерным не только для «старинных университетов» Великобритании, но и гумбольдтовской модели. Элитизм наших престижных вузов может и выдаваться за меритократию, однако исключительность Оксфорда и Кембриджа, по всеобщему признанию, представляла собой беззастенчивую демонстрацию социальных привилегий: «Лишь в немногих странах были университеты, столь явно приберегаемые для элиты, как в Англии в 1800 г.», – замечает Р.Д. Андерсон, историк из Эдинбургского университета. Студенты Оксбриджа – «сыновья аристократов, мелкопоместного дворянства или духовенства, для которых университет становился своеобразным социальным пансионом, в сочетании со школой интеллектуального опыта»[263]. Модель, которую отстаивал кардинал Ньюмен, характеризовали как «университет для аристократов и богословов, ненаучный, недемократичный, вызывающе выстроенный под конкретных личностей и торжествующе непрактичный»[264]. Упоминание аристократических привилегий в этом контексте не лишено оснований, ибо Университетский колледж Лондона, основанный в 1826 г. – семь веков спустя после основания Оксфорда и Кембриджа, – стал первым университетом в Великобритании, принимавшим студентов вне зависимости от расы, класса или вероисповедания, и первым, куда принимали женщин[265]. Сходный элитизм, судя по всему, утвердился и в континентальной Европе: по некоторым оценкам, в первые десятилетия XIX в. не более 1 % от каждой группы абитуриентов принимались в горстку ведущих немецких университетов[266].

      Однако растущие рационализация, бюрократизация и секуляризация общества в конце XVIII в. породили скептицизм относительно системы привилегий и власти, которая исторически поддерживалась социальными институтами Великобритании раннего нового времени. Экономист Дуглас Аллен утверждает, что технологические инновации, устойчивый экономический

261

Rosenberg N, Nelson R.R. American Universities and Technical Advance in Industry. P. 327.

262

Etzkowitz H. Research Groups as Ouasi-Firms: The Invention of the Entrepreneurial University// Research Policy. 2003. Vol. 32. P. 110.

263

Anderson R.D. Universities and Elites in Britain since 1800. Cambridge: Cambridge University Press, 1995. P. 4–5.

264

Lemann N. The Soul of the Research University // Chronicle of Higher Education. 2014. April 28.

265

Harte N. The University of London, 1836–1986. Прочные позиции элитизма в британском высшем образовании», как объясняет Шелдон Ротблатт, видны хотя бы на примере исторических различий между «колледжем» и «университетом». В то время как обучение в бакалавриате ассоциируется с «частными» колледжами с пансионом – например, Оксфордский университет включает 38 колледжей, – лишь «государственные» организации, такие как университеты, обладают привилегией присуждения ученых степеней. Ротблатт весьма красноречив в разъяснении значения привилегий, необходимых для понимания подобного различия: «Первое заключалось в том, что, по сути, университет в Англии представлял собой переживание опыта обучения в колледже, сущность же колледжа состояла в формирующихся в нем личных и дружеских взаимоотношениях – тогда как экзамены, ученые степени и все прочие подобные средства саморекламы считались грубыми, вульгарными и противоестественными. Второе – то, что университет был безличным, отчужденным и невразумительным в административном отношении: его задачей было собирать плату за обучение, публиковать расписания, проводить экзамены и присуждать ученые степени». Кроме того, ученые степени в данной среде рассматривались как простые свидетельства компетентности, необходимые лишь для тех, кто стремился упрочить свое социальное положение и утвердить карьерные перспективы: «А потому следовало, чтобы джентльмен имел обязательство сопротивляться любой попытке извне обезличить его, как, например, введению конкурентных экзаменов в учебную программу университета в конце XVIII и начале XIX в.» (Rothblatt S. Historical and Comparative Remarks. P. 152–154).

266

Ash M.G. Bachelor of What, Master of Whom? P. 248.