Доблесть воина. Александр Мазин

же поторопился отправить несколько десятков таких малых отрядов почистить амбары и овины своих подданных. Поторопился, но всё же немного опоздал. То ли слишком быстро продвигался великий князь русов, то ли весть о нем поздно дошла до Собеслава.

      Когда Илья соединится с войском и передаст воеводе пленников, тот медлить не станет: тоже пустит вперед малые отряды – перехватить как можно больше таких вот обозов. Удобно. Избавит русов от необходимости тратить время и обдирать смердов самим.

      Опять-таки – будущие данники. Пусть таят обиду на прошлого князя, а не на нового.

* * *

      Илья поравнялся с лекарской телегой. Улыбнулся Лагодке, а та – в ответ. Хорошо. Нравится она Илье. Он поначалу к ней особо присматривался: вдруг – суженая? Понял: нет, не она. Мужское в нем не играет, а вот в груди при виде лекарки тепло делается. Есть в ней родное что-то.

      Воинство русов растянулось на полпоприща, не меньше. Ежели ворог на задних нападет, до головных весть дойдет далеко не сразу. Потому и курсируют непрерывно вдоль колонны дозоры и разъезды. Войско на марше чем больше, тем уязвимей.

      – А правду говорят, Илья Серегеич, что матушка твоя однажды мертвого ромея оживила?

      Это уже не Лагодка, а Чаруша.

      Красивая девка. И нрава вольного. С первого взгляда видно: совсем не прочь с Ильей на попонке поваляться, в купальные игры поиграть.

      – Кто ж такое говорит, Чаруша? – усмехнулся Илья.

      – Люди, кто ж еще. Будто батюшка твой ромея сначала прибил, а потом матушка оживила и дружить с князем киевским зачаровала? Правда иль нет?

      – Ну раз люди говорят… – Илья ухмыльнулся еще шире.

      – Илья Серегеич…

      – Говори, Лагодка, не бойся. – Он взял девушку за руку. Маленькая ладошка в его лапище как теплый трепещущий птенчик. – Спрашивай, что хочешь.

      – А можно я спрошу? – ревниво вмешалась Чаруша.

      Илья глянул строго. Умолкла.

      – Илья Серегеич, а в битве страшно?

      – Страшно, Лагодка. И весело. От страха, знаешь, еще веселее бывает. Как мальцом с обрыва в речку.

      – А если убьют? – опять влезла Чаруша.

      Илья глянул на нее еще раз, оценивающе: может, всё же взять ее разок? Девка справная: груди тугие, губки алые, задок округлый. Увести в лесок, задрать подол и пахтать, пока не охрипнет…

      Видать, что-то такое у него и в глазах мелькнуло, потому что Чаруша облизнула губы, взгляд – с поволокой:

      – А я б не испугалась…

      Это она уже не про битву, понятно. Хочется ей. Вон как ноздри раздувает. Будто кобыла, готовая в галоп сорваться.

      – А мне страшно, – вздохнула Лагодка. – Вот вы сейчас такие храбрые, веселые, а потом…

      Окинула взглядом пустые пока что телеги и снова посмотрела на Илью.

      Он видел то же, что и Лагодка: десятки раненых, беспомощных, искалеченных, страдающих. Илья и сам хорошо знал, каково это. Только что ты был силен и непобедим, а потом входит в тебя обжигающая холодом сталь, и вместо могучего воина – истерзанный болью человеческий