Андерманир штук. Евгений Клюев

Болотного цвета. Вот уже видна первая желтая полоска… вот уже и первая красная.

      – В таком порядке заказывали? – У деда Антонио колючий взгляд. – Сначала желтая, потом красная?

      Льву стыдно. В глазах – слезы.

      – Это плохие слезы, – буднично говорит дед Антонио. – Это злые слезы. – И уходит к себе, никак не помогая Льву.

      Длинный платок болотного цвета остается лежать на столе. В желтую и красную полоску. Как заказывали.

      – Деда! – кричит Лев и срывается с места вслед за дедом Антонио. – Деда, прости меня! Прости меня… грешного!

      Страшнее слов он не знает. И капитуляции – полнее! – тоже.

      Но они не могут поссориться. Они не ссорятся никогда.

      – Ну расскажи мне, дед Антонио… как ты это делаешь? Научи меня!

      – Зачем? Ты же не хочешь быть фокусником, я знаю. Ты просто хочешь уметь делать фокусы. Это разные вещи. И кое-что ты уже умеешь. Только не веришь. Ты верь! Когда ты поверишь, что у тебя в носу лента, ты вытащишь ее.

      – Но у меня там нету ленты!

      – А вот… – дед Антонио тянет ленту из носа Льва.

      И теперь уже Лев плачет от отчаяния.

      – Надо верить, львенок, надо верить, – говорит дед Антонио и гладит его по волосам мягкой своей рукой… своей – или все-таки рукой Антонио Феери?

      Надо верить. Лев старается изо всех сил – и почти уже верит. Нет, не верит! Школьная жизнь и дед Антонио не совмещаются в его сознании. На уроке говорят про электричество. Натертый эбонитовый столбик притягивает цветные бумажки. У деда Антонио есть такой фокус. А потом Льву становится и вовсе невмоготу: он вдруг понимает секрет самого для него непрозрачного из дедовских фокусов, «Волшебного прутика», когда Антонио Феери якобы волшебным своим прутиком зажигает свечу. Никакой это не волшебный прутик: на его кончик просто нанесено небольшое количество перманганата калия! Если фитиль свечи пропитать глицерином, он загорится от прикосновения прутика… чего ж проще?

      – Можно выйти, Изабелла Юрьевна?

      Он идет на улицу. За угол школы.

      – Курить будешь?

      – Буду.

      Голова – кругом. Сейчас он упадет, и все поймут, что курит он впервые в жизни. Падать нельзя. И Лев, отделившись от стены, единственной сейчас опоры, делает несколько шагов вперед.

      И еще несколько.

      И еще.

      Вот он и дома.

      – Дед Антонио, – говорит он с порога, чтобы успеть сказать: успеть сказать и сгореть со стыда. – Твой фокус с волшебным прутиком… пермаг…перманганат калия.

      Дед Антонио садится рядом. От Льва пахнет табаком. Лев курил. Господи, что же делать? Господи, вразуми… Они издергали его. Они уничтожают его каждый день. Они добьются того, что в нем вся вера кончится! Лев смотрит прямо перед собой. Дед Антонио уходит и возвращается с папиросой: это индийская папироса, она горит сама. Она горит, как бенгальский огонь. Дед Антонио подносит папиросу к бутону китайской розы на окне. Розу окутывает дым. Когда дым рассеивается, на месте цветка – синий огонек. Он вспыхивает и гаснет.

      – Так и ты погаснешь, – говорит дед Антонио и