Раз-Два. Роман. Игорь Елисеев

неприятное!

      Мы сразу же почувствовали себя лишними в её кабинете. Даже видавшая виды Марфа Ильинична, оказавшаяся заведующей женским отделением, невольно отвела взгляд в сторону и застенчиво потупилась, разглядывая белоснежные оборки халата.

      – И во что мне их одевать? Обычная одежда не подойдёт, прикажешь шить им на заказ? Как вообще называется это чудо?

      Ты вдруг неожиданно осмелела и отрывисто выпалила:

      – Здравствуйте, Инга Петровна. Меня зовут Надежда, а мою сестру – Вера.

      Директриса бросила испытующий взгляд, немедленно обвинивший нас во всех проступках – прошлых и будущих, включая, прежде всего, сам факт нашего появления на свет, и сухо подытожила:

      – Слишком долго запоминать. Ты будешь – Раз, а ты, – и она указала на меня, – ты будешь – Два.

      Раз-Два! Это даже не кличка, а порядковый номер или расчёт в строю. Мне сразу вспомнилось, как однажды Лизи назвала нас Грация и Загадка. Комок подкатил к горлу, и мне стоило большого труда не разрыдаться прямо в кабинете.

      – Ну всё, Марфа, веди их на первичный осмотр к Петру Ильичу, а потом в душевую, – нетерпеливо объявила директриса, – и сними, наконец, с них эту грязную тряпку.

      – Следуйте за мной, – подытожила Марфа Ильинична, неуверенно переступая с ноги на ногу. – Ну же, пошли!

      Очевидно, мы совершенно не понравились Инге Петровне. Жалко, не было рядом того милого долговязого водителя, что привёз нас в интернат. Он с таким запалом рассказывал нам про относительность времени, что, верно, и сейчас нашёл бы подходящие случаю слова. Быть может, он бы вступил в публичную полемику с величавой директрисой, стремясь убедить её не верить всему, что видишь и не делать поспешных выводов о том, кого не знаешь. Увы, теперь он уже был далеко, и мы снова почувствовали себя брошенными.

      Ещё мгновение – и мы уже шли по холодному коридору в сопровождении Марфы Ильиничны, сердца наши колотились от неизвестности. По пути нам попадались парни и девушки, беспорядочно слонявшиеся между палатами; некоторые из них были совсем уже взрослые и вполне самостоятельные. И вдруг в голове моей промелькнула мысль: «Что, если хмурая Инга Петровна и все эти ребята в коридоре, может, из вредности, а может, и шутки ради, безупречно подражающие нашим движениям, – всего лишь сон. Обыкновенный сон и ничего более!». Но мы не спали. «Шутники» в коридоре, с которыми нам предстояло учиться бок о бок и вместе проживать ближайшие годы, имели страшный диагноз – детский церебральный паралич. Некоторые из них ходили на костылях, другие катались в инвалидной коляске, но большинство передвигались сами, волоча за собой непослушные ноги. А вот совсем здоровых людей, не испытывающих видимого дискомфорта при ходьбе, среди них не наблюдалось.

      Пётр Ильич оказался сутулым, сморщенным и глуховатым старичком. Густая и шелковистая перхоть на его плечах напоминала следы недавно сорванных погон. Сорок лет назад