Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы…. Павел Юрьевич Проданов

ты знаешь от чего так низко облака? – вдруг спрашиваю я, захлопывая за собой дверцу автомобиля.

      Каролин высунула голову в открытое окно и посмотрела на небо, будто пытаясь найти там ответ.

      – На кой черт мне это знать?

      Она всунула голову в машину и, вопрошающе, посмотрела на меня.

      – Всему виной высокая влажность, – проговариваю я, будто что-то жую. Отчего-то моя челюсть не попадает зубом на зуб, но от чего именно я не помню. Видимо это один из подарков тех пяти лет – черной дыры в моем сознании.

      Каролин сунула ключ зажигания в надобное место.

      – Загородный дом стоит у болот, – напомнила она. – Там с сыростью бороться бесполезно. Жак три раза пол менял за последние пять лет в этом проклятом домишке.

      «Пять лет» – для меня эти два слова вместе стали магическими.

      – От влаги что угодно рыхлеет и разрушается, – поддерживаю я.

      – Здесь всегда повышенная влажность, – заканчивает Каролин и запускает мотор поворотом ключа.

      Я смотрю в окно на цветущие клумбы у дома. Они то, как раз наоборот – живут, не разрушаются. Мой взгляд плывет дальше по улице. Он останавливается на девушке, волосы ее черны как ночь, залитые солнечным цветом, они кажутся металлическими. Дама снимает солнцезащитные очки причудливой формы и смотрит на меня. Из ее губ надувается жвачный пузырь, а затем лопается. Потом девушка теряет ко мне интерес, садится на велосипед и уезжает.

      – Влажность… То-то люди здесь гнилые, – говорю я больше себе, нежели своей сестре.

      Каролин сдает назад. Наехав на бордюр, она остановилась, дернула рычаг коробки передач, похожий на трость для стариков, и вывернула на дорогу.

      На автостраде, где-то среди густого леса, меня начало клонить в сон. Мне приснился парк и дети. Я отчетливо видел светловолосую девчушку лет четырех. Она смеялась, а я качал ее на качели. Я толкал качели сильнее, девочка взмывала вверх и устремлялась вниз, разрываясь звонким смехом. Ветер теребил ее волнистые пряди. Моя душа радовалась, как никогда. Вдруг я почувствовал чью-то руку на плече. Обернувшись, я увидел женщину, но черты ее лица не складывались в четкий образ. В моей душе вспыхнул гнев.

      – Вот, ты тоже считаешь меня сукой? – услышал я сквозь сон голос своей сестры.

      Открыв глаза, обнаружил, что уже опустились сумерки. Мир вокруг «бьюика» приобрел единый темно-серый цвет.

      – Да все мужчины считают женщин суками, – отвечаю я, зевая во весь рот. – В той, или иной степени. Шопенгауэр писал о женщинах, как о нижестоящем поле, и считаться можно лишь с его слабостью. А такие вещи, как почтение или благоговение перед женщиной, поведение недостойное мужчины, что это – роняет нас в ваших глазах.

      – Тебя так шпарить в церковной школе научили?

      – Такому в церкви не научат, – ответил я. – Но как ни странно, библия вторит ему. Женщина создана не как равная, а в подчинение мужчине.

      – Тогда