Купол Св. Исаакия Далматского (сборник). Александр Куприн

с нею:

      Из-под горки, да из-под крутой

      Ехал майор молодой.

      Держал Сашу под полой,

      Не под левой, под правой.

      Держал Сашу под полой,

      С Машей здравствовался

      – Здравствуй, Маша.

      Здравствуй, Даша,

      Здравствуй, милая Наташа,

      Здравствуй, милая моя,

      Дома ль маменька твоя?

      – Дома нету никого,

      Полезай, майор, в окно.

      – Майор ручку протянул…

      Жена, пробывшая всю японскую войну под огнем и знавшая солдатские песни, засмеялась (после какого длинного промежутка!).

      – Ну, уж это, конечно, поют не красные. Иди-ка спать. Завтра все узнаем.

      Я лег и, должно быть, уже стал задремывать… как вдруг вся земля подпрыгнула и железным голосом крикнула на весь мир:

      – Д-о-н-н!

      Но не было страшно. Мгновенно и радостно я утонул в глубоком, впервые без видений сне.

      VII. Шведы

      Повторяю: точных чисел я не помню. Не так давно мы с генералом П. Н. Красновым вспоминали эту быль, отошедшую от нас в глубину семи лет, и наши даты значительно разошлись. Но сама-то быль сначала была похожа на прекрасную сказку.

      Кто из русских не помнит того волшебного, волнующего чувства, которое испытываешь, увидев утром в окне первый снег, нападавший за ночь!.. Описать это впечатление в прозе невозможно. А в стихах это сделал с несравненной простотою и красотой Пушкин.

      Вот такое же чувство простора, чистоты, свежести и радости я испытывал, когда мы вышли утром на улицу. Был обыкновенный солнечный, прохладный осенний день. Но душа играла и видела все по-своему. Из дома напротив появилась наша соседка г-жа Д., пожилая и очень мнительная женщина. Поздоровались, обменялись вчерашними впечатлениями. Г-жа Д. все побаивалась, спрашивала, можно ли, по нашему мнению, безопасно пройти в город, к центру.

      Мы ее успокаивали. Как вдруг среди нас как-то внезапно оказалась толстая, незнакомая, говорливая баба. Откуда она взялась, я не мог себе представить.

      – Идите, идите, – затараторила она, оживленно размахивая руками. – Ничего не бойтесь. Пришли, поскидали большевиков и – никого не трогают!

      – Кто пришли-то, милая? – спросил я.

      – А шведы пришли, батюшка, шведы. И все так чинно, мирно, благородно, по-хорошему. Шведы, батюшка.

      – Откуда же вы узнали, что шведы?

      – А как же не узнать? В кожаных куртках все… железные шапки… Большевицкие объявления со стен сдирают. И так-то ругаются, так-то ругаются на большевиков!

      – По-шведски ругаются?

      – Какое по-шведски! Прямо по-русски, по-матерну, да так, что на ногах не устоишь. Так-то, да разэтак, да этак-то…

      И посыпала, как горохом, самым крутым и крупным сквернословием, каким раньше отличались волжские грузчики и черноморские боцманы и какое ныне так легко встретить в советской литературе. Уж очень в задор вошла умиленная баба. Мы трое стояли, не смея глаз поднять друг на друга.

      – Говорю