Скульптура сна. Михаил Ромм

в них уже признать готов

      По кругу пущенную ленту

      Из одинаковых кусков.

      Но режиссёр – неэкономный,

      И точно скроены куски,

      И всё мерещится огромным,

      Неповторимым до тоски.

      В еловых лапах тонкой вязи,

      В нарядах пёстреньких берёз,

      И мнимое многообразье —

      Однообразный стук колёс.

      Туманность Андромеды

      Я читал «Туманность Андромеды»,

      В тот момент, когда меня нашли.

      Продолжались разума победы,

      К звёздам отправлялись корабли.

      Лето. Сосны. Пионерский лагерь.

      Флаги. Конкурс песни строевой.

      Вечером, по испареньям влаги,

      Все на танцы двинулись гурьбой.

      В книжке мир так хорошо устроен,

      Все народы – дружная семья…

      Чтоб меня оставили в покое —

      Это всё, к чему стремился я.

      Вспоминаю полную печали

      Музыку, звучащую вдали.

      Звёзды равнодушно наблюдали,

      Как меня лупить поволокли.

      Ахматова

      Как будто в сон, проваливаюсь в книжку,

      Где девы смуглые, не знавшие любви,

      Где васильковоглазая малышка,

      И где возводят зданья на крови.

      Лиловый зимний город остро пахнет

      Холодных мандаринов кожурой,

      И нет тоски, и горечи в слезах нет.

      Всё собрано в кристалле темнотой.

      Те павшие – расстрелы, как медаль им,

      Им дым отечества, не сладкий – горький дым.

      Но всё это становится хрустальным,

      Изысканным, желанным, неземным.

      И сыплется расстрелянное счастье,

      Пронизывая опустевший век,

      Как лёгкие будёновские части,

      Летит за взводом взвод, за снегом – снег.

      И всё уже сливается в метели,

      Всё кружится – поди, останови!

      Там смуглая играет на свирели,

      И девушки, не знавшие любви…

      В вечном городе

      В вечном городе пляшущие монашки,

      Листья оливы, скрученные жарой,

      В твоей памяти, как будто в чужой рубашке,

      По потрескавшейся мостовой.

      Светло-серые зеркальца двери

      В глубину забирают мой взгляд.

      На колоннах мраморных звери

      Стерегут соловьиный сад.

      Точно пьяный христовой кровью,

      Я чужое мерцанье пью.

      Сон, склонившийся к изголовью,

      Караулит добычу свою.

      Не включая свет

      Сижу я, не включая свет,

      И сумерки встречаю,

      И думаю, что смерти нет,

      Как дна у чашки с чаем,

      И вся дневная копотня,

      Ловушки и препоны —

      Всё просто повод для меня

      Смотреть в проём оконный,

      Где собирается гроза,

      Где липа жмётся к раме,

      И спит фантазий бирюза

      В разворошённом хламе.

      Так с темнотой растёт мой храм:

      Диван, компьютер, телик,

      И божество теперь я сам —

      Застрявший