Жилаю щастя. Афтор (сборник). Дина Рубина

из хорошей семьи попытался бы помочь, спрашивая у других пассажиров.

      Скорее всего, мне бы все равно пришлось обратиться к водителю. Что и посоветовал сделать юный израильтянин – без лишних слов и ненужной суеты: с какой стати суетиться? А в сочетании с обращением на «ты» все это и дает тот непередаваемый эффект особого левантийского хамства – впечатление, складывающееся не из грубых слов, а из этой лени, нежелания суетиться, будь перед ним хоть Мессия, на белом осле въезжающий в Иерусалим…

      Так вот, израильские дети…

      Бедные бывшие советские учителя, вызубрившие здесь иврит и сдавшие сложный экзамен на право преподавать… Не все они, добившиеся таким трудом этого права, остаются работать в средней израильской школе. Не в силах вынести душа советского педагога этого свободного разгуливания по классу посреди урока, этого полуприятельского-полунасмешливого обращения ученика к учителю, этого гипертрофированного и тщательно оберегаемого всем обществом чувства личной свободы и человеческого достоинства каждого сопляка.

      А по уху – за наглость – не желаете ли, господин сопляк – по системе Макаренко?

      Нет, не желает, с Макаренко незнаком, а буде случится (не дай бог!) что-то вроде этого, то плакала ваша педагогическая поэма вместе с изрядной суммой в шекелях, которую вы, по решению суда, уплатите в качестве штрафа родителям бедного двухметрового крошки.

      Это твердо знает каждый.

      Разговор с моим десятилетним племянником Борей:

      – Сегодня такой трудный урок был по математике… Хорошо, что я успел с доски все списать. Мне все время Рахель мешала. Заслоняла.

      – Надо было попросить ее…

      – Я и попросил. Крикнул: «Рахель, да отойди наконец, мешаешь!!» И все переписал.

      – Рахель – это девочка из твоего класса?

      Боря (удивлен моей тупостью):

      – Да нет, это учительница математики!

      Известный израильский писатель говорит с грустной усмешкой:

      – Мой отец звал моего деда «Аба-мори» (отец, учитель мой)… Я звал своего отца просто – «аба»… Мой сын зовет меня – Габриэль… А его сын, вероятно, будет подзывать его вот так, – и писатель прищелкнул пальцами – жест, каким подзывают на Востоке слугу.

      Израильтяне очень любят своих детей. До неприличия. Во вред всяческому благоразумию. Причем, по моим наблюдениям, отцы более нежны к детям, чем матери, и больше времени посвящают чадам. И более щедры на проявления чувств – не стесняются прилюдно сюсюкать, обнимать, тискать своего ребенка. Придешь в любую контору – будь то бюро по продаже компьютеров или министерство образования, – на стене за спиной чиновника (цы), как в российской деревне, прикноплены многочисленные фотографии возлюбленных отпрысков в разных ракурсах, возрастах и на разных средствах передвижения – от трехколесного велосипеда до родительской «хонды».

      Самое распространенное обращение к ребенку – «мами», что можно перевести как «мамуля», «мамуся». Повторяю – не ребенок обращается