Обочина. Борис Константинович Давыдов

Да, твоими руками не мотыгой надо махать, а меня гладить. Ну, признавайся: согласна меня обнимать вместо мотыги?

      – Мишенька, конечно, согласна. Только не здесь, а в мазанке.

      – Договорились. Иди в мазанку, а я подойду скоро.

      Войдя в глиняную избушку, Алла сбросила с себя халат и с облегчением легла на прохладную постель. На глаза ей попалась настенная полочка с книгами, которую не заметила вчера. Она встала и взяла в руки первую попавшуюся книгу. Это был потрёпанный русско-английский словарь. Открыла. Из книги выпала цветная фотография, где стоял обнажённый Михаил, а на руках у него голая, смеющаяся девушка намного старше Аллы. В книге оказались ещё три фотографии и на каждой – Михаил в обнимку с разными голыми женщинами. И сам полураздетый или совсем голый. Но особенно обожгла сердце Аллы третья фотография: Михаил лежал на диване, а на нём развалилась большегрудая женщина с лукавым прищуром, направленным в объектив фотоаппарата. И оба опять же голые. «Ай да Ми-и-ша, – удивилась девушка, – ай да сволочь проклятая, – закипая гневом, подумала она. – А мне, гадина, говорил, что я у него единственная». Швырнув книгу с фотографиями на пол, она бросилась в дом. Быстро одевшись, вернулась в мазанку. «Нет, я не уйду отсюда, пока не выскажу ему всё, что о нём думаю».

      Она села на табурет вне себя от гнева.

      – Алёна, ты почему в платье? – появился на пороге улыбающийся Михаил.

      Алла молча посмотрела на него зло сощуренными глазами. Улыбка сползла с его лица.

      – Что случилось?

      Вскочив, она ткнула ему в руки фотографии.

      – На, смотри! – И оскорбительным тоном добавила: – Мишу-у-т-ка.

      Помрачнев, он кинул фотографии на кровать.

      – Алёна, это же было давным-давно. И давно уже быльём поросло. А в народе говорят: кто старое помянет, тому глаз вон. Сейчас я объясню…

      – Это кому глаз вон, мне? – перебила его Алла. – Или тебе твои вороньи глаза выцарапать?

      Михаил посмотрел в её переменившееся, ставшее некрасивым, почти отталкивающим лицо и постарался смягчить голос:

      – Алёна, мне не шестнадцать, а уже двадцать три года. Ну, были у меня когда-то женщины, я же не инвалид какой-нибудь, правда? Были, но познакомившись с тобой, я забыл и думать о них. Потому что до тебя никого не любил. А…

      – Я тебе никогда не прощу этих женщин, – снова перебила его Алла. – И чтобы ты ни говорил мне сейчас, я всё равно буду тебя ненавидеть. И теперь ты для меня обычный дворовый кот. Всё, прощай, Мишу-у-т-ка.

      Презрительно хмыкнув, она с гордо поднятой головой вышла из мазанки.

      – Алёна, – растерялся Михаил, – вернись. Давай посидим, поговорим. Алёнушка.

      Но она энергичным шагом удалялась в сторону автобусной остановки.

      – Э-э-х! – крякнул от досады Михаил, глядя вслед своей возлюбленной. Затем покачал головой, тяжело вздохнул и прислонился широкой спиной к мазанке. «Почему я не сжёг эти злосчастные фотографии? – с горечью подумал он. – Теперь